либо целые группы. Всё время пути за новичком следили, а когда он спустился на дно карьера, его ухватили за шкирку и бросили в одну из клеток к группе симианов, которые тут же подняли громкий, но непродолжительный гвалт. Ответив рыком и оскалом на несколько попыток дёрнуть себя или ущипнуть, человек заслужил крошечный пятачок пространство и уселся на корточки подобно всем остальным.

В клетке присутствовали сару нескольких разных видов, и представители оных старались держаться себе подобных, выказывая настороженность ко всем отличным. Заключённые всё время следили за пространством вокруг, то и дело задирали соседей, проверяли друг друга на способность защититься от нападок. Тобиуса, как единственного в своём роде, стали дёргать вновь, когда разглядели необычный наряд. Все прочие носили какие-то обноски или пребывали в естественном виде, мало чем отличались от нагого зверья, тогда как «макак» щеголял цветной тканью необычного происхождения.

Прошло не так уж много времени прежде чем несколько жилистых сару, похожих на чёрных мангобеев, попытались заполучить чужое имущество. Они были неприятно удивлены тем, как странно двигался незнакомец, тем как резко он выбрасывал вперёд сжатые кулаки, и тем, что попытки его укусить наталкивались на непонятную непроницаемую защиту. «Мангобеи» были жестоко биты в заполненной визгами клетке и метнулись обратно в родной стан. Тогда лишь вмешались надзиратели, вскочившие на клетки и принявшиеся вопить, приказывая прочим заткнуться.

Темнота под кроной баньяна наступала быстро, обычные сумерки в нижнем городе были уже ночью и засыпали аборигены рано.

Тобиус сидел в клетке, разглядывая собратьев по неволе сквозь призму Енотовых Глаз. Сару жались друг к другу, стараясь сберечь тепло и это было правильно, ведь холодный ветер, хоть и не сильный, пронизывал до костей. К тому часу все работы в карьере были прекращены, а занятые на них работяги разошлись по многочисленным пещерам, мерцавшим во мраке отблесками огня. Также в яме на разных ярусах горели костры, где грелись надзиратели. Время от времени лысые сару-хэм отправлялись с факелами вдоль пещерных зевов, прислушиваясь, и спускались на самое дно, к клеткам. В такие моменты волшебник притворялся спящим, а спавшие дотоле сокамерники наоборот, начинали волноваться.

Надзиратели уходили прочь, Тобиус же раздумывал, не стоит ли ему прямо сейчас укрыться Глазоотводом и перенестись на волю. Добираясь до места заточения, он не забывал изучать пространство Истинным Зрением, пытался ощутить возмущения в Астрале, но всё зря, магия в этих местах не творилась, быть может, никогда и никто бы не смог его обнаружить.

В соседней клетке началось некое оживление. Присмотревшись, Тобиус заметил, как ближе к вершине конструкции через прореху меж палок и верёвок протискивался небольшой сару непонятной породы, какая-то малорослая мартышка в набедренной повязке и жилетке. Ей, в отличие от большинства оказалось по силам найти отверстие достаточной для побега величины. Только с соседями не повезло, — освобождение сокамерника привело тех в несколько неуместное возбуждение, кое, в свою очередь, привлекло внимание надзирателей.

Довольно быстро те поняли, что происходит и, похватав факелы, бросились разгонять тени. Карьер наполнился воплями и визгом, которые резонировали в его расширявшихся стенах, довольно быстро надзиратели обнаружили беглеца. Мелкая мартышка пыталась укрыться в какой-нибудь из пещер, но отовсюду её яростно изгоняли. Побег окончился быстро и печально, — неразумного сару забили деревянными клевецами насмерть и даже издали это выглядело крайне жестоко.

Подумав некоторое время над перспективой прогуляться в ночи, волшебник всё же закрыл глаза и погрузился в чуткую дрёму.

* * *

Следующее утро в нижнем городе было тёмным и сырым, надзиратели пробуждали обитателей ямы ударами по медному диску, висевшему перед закрытыми вратами форта. Они же принесли к клеткам несколько огромных деревянных вёдер с ковшами и вынули из конструкций ветки, что позволило пленникам нерешительно выбраться. Надзирателям даже пришлось стучать по деревянным прутьям, чтобы заставить их шевелиться.

— Пить! — рычали они. — По очереди! Воды хватит всем, недоумки! Пить! Ходить туда, в тот каменный круг! Если какой-нибудь недоумок опростается вне каменного круга, будет бит!

Не то чтобы пленённые обезьяны за ночь в клетке не справляли нужд где ни попадя, однако получив предупреждение, многие из них помчались к обширной площадке, действительно обложенной камнями и присыпанной песком. Тобиус воздержался от питья, так как мог утолять жажду в любое время, а до ветру ему было не нужно.

Когда все напились и оправили нужду, надзиратели, окружив толпу, повели её к противоположному краю самого нижнего круга карьера, где предстояло ждать. Никто не давал объяснений, никто не говорил, что происходит и часть симианов начала скучать, тогда как другая часть стала волноваться. Однако любые волнения резко пресекались окриками надзирателей, которые также не позволяли заключённым садиться на землю.

Какое-то движение наметилось только спустя полтора часа этого маятного ожидания, раздался новый удар в медный диск, после которого ворота форта открылись. Работяги, дотоле занимавшиеся делом на разных ярусах карьера, оставили свои занятия, уставились в сторону ворот и присели, сильно скрючившись.

Из тёмного проёма появилась небольшая процессия. Группа из четырёх воинов с боевыми шестами вышагивала впереди носилок, которые двигались на плечах четверых безоружных сару-хэм, а следом шагало четыре лучника. На самих носилках восседал старый сару-хэм, укрытый белыми шелками. Очертания его тела скрывались под блиставшей тканью, из рукава торчала лишь бледная сморщенная ладонь, державшая разукрашенный бабочками веер. На седой голове обезьяны покоился тонкий обруч, лишь немного не соединявшийся в целое кольцо на лбу.

Носилки были спущены на предпоследний ярус, так, чтобы старец мог окинуть заключённых подслеповатым взглядом и напрячь в гримасе пренебрежения все доступные морщины. Некоторое время на сияющего пришельца из верхнего мира глядели, раскрыв рты; всех пленников заставили опуститься на четвереньки, а надзиратели сильно горбились и приседали на корточки. Старец держал спину прямо, что в его возрасте, должно быть, давалось непросто.

Носильщики подали господину яркую красную пиалу, он осушил её, пронзая сброд внизу яростным взором, а потом резко метнул посуду вверх. Что-то свистнуло в воздухе, пиала разлетелась вдребезги, а пред завизжавшей толпой в глину вонзилась стрела. Надзирателям пришлось потрудиться, чтобы привести обезьян к повиновению.

— Первое, что вы должны уяснить, маленькие грязные недоумки, — дребезжащим, но на удивление громки голосом возвестил старик, — сбежать отсюда нельзя! Если воспитатели не выбьют из вас душу, как из того жалкого придурка прошлой ночью, то обязательно достанут лучники! Всякий