котором жила Аиша, выглядел — в отличие от той праздничной ночи — древним и дряхлым, но эта древность, не говоря уже об огромных размерах здания и ценной мебели, указывала на богатство его обитателей — «благородное» семейство Шаукат, у которого не осталось ничего от былого величия и славы. Невестка поселилась на втором этаже, когда вдова покойного Шауката переехала этажом ниже вместе со старшим сыном Ибрахимом, поскольку не могла больше подниматься по высоким ступеням. Третий же этаж оставался незанятым. Его так никто и не занял, и никто не захотел там селиться.

Когда они вошли в апартаменты Аиши, Камалю по обычаю захотелось побегать там, словно он был у себя дома, где рыскал повсюду, чтобы лишний раз натолкнуться на сестру и получить удовольствие от такого «внезапного» столкновения, смущавшего его. Здесь же, пока он поднимался по лестнице, мать не выпускала его руки из своей, как бы он ни сопротивлялся. Служанка провела их в гостиную, а затем оставила там одних.

Камаль чувствовал, что их принимают здесь как чужих, или как обычных гостей. Сердце в груди его сжалось, и что-то в душе надломилось. Он в испуге повторял:

— А где же Аиша?… Почему её нет здесь?

Но единственное, что он слышал в ответ от матери, было «Тшш», а также предупреждение, что в следующий раз они больше не возьмут его с собой в гости к Аише, если он будет так громко разговаривать… Но вскоре страданиям его пришёл конец, когда к ним прибежала Аиша, вся взмыленная и с сияющей улыбкой на губах, в яркой яркой одежде и в блестящих украшениях. Камаль побежал к ней и повис у неё на шее. Она обменялись приветствиями с матерью и сестрой.

Аиша выглядела очень счастливой и довольной как своей новой жизнью, так и визитом матери и сестры, и рассказала о том, как её навещали отец и Ясин с Фахми, о том, как она соскучилась по ним и боялась отца, а затем осмелилась попросить его позволить им навестить её!.. Она сказала:

— Уж и не знаю, как у меня только язык повернулся заговорить с ним!.. Может, его новый образ, который я раньше не видела, приободрил меня. Он показался мне мягким и добрым, а ещё, клянусь Аллахом, он улыбался! И хотя, несмотря на это, я долго колебалась и боялась, что он может внезапно перемениться и обругать меня, положилась на Аллаха и заговорила!

Мать спросила её, что ответил отец, и Аиша сказала:

— Он лаконично ответил мне: «Иншалла», а затем серьёзным тоном предостерёг. — Но не считай, что это игра, всё имеет свой счёт. — У меня затрепетало сердце, и я долго ещё молилась за него!

Затем она немного отошла от этой темы и рассказала о том, что почувствовала, когда ей сказали, что «господин находится в гостиной»:

— Я бросилась в ванную и умылась, чтобы стереть все следы пудры, так что господин Халиль даже спросил, для чего я всё это делаю, но я ответила ему:

— Ну пойми же, я не могу появиться перед ним накрашенной и в летнем платье, открывающем руки!.. В общем, я укуталась в кашемировую шаль.

Затем она продолжила:

— А когда об этом узнала мама, — тут она засмеялась…, - ну, я имею в виду моя новая мама…, когда господин Халиль рассказал ей, что произошло, она засмеялась и сказала мне:

— Я хорошо знаю господина Ахмада…, какой он на самом деле, и даже больше того…, - затем она повернулась ко мне… — А ты, Шушу, должна знать, что ты не вернёшься к своим Абд Аль-Джавадам, ты теперь член семьи Шаукат, и не обращай внимание на других.

Её ликующий вид и рассказ о себе заставил их всех вытаращить глаза, точь-в-точь как и в день свадьбы. Камаль в оправдание спросил:

— А почему ты не была такой, когда жила с нами?!

Аиша немедленно ответила, смеясь:

— Я тогда не была одной из Шаукат.

Даже Хадиджа, и та смотрела на неё с любовью. С замужеством Аиши исчез повод к пререкательствам, что разгорались между ними дома из-за беспорядка. А с другой стороны, Хадиджа больше не испытывала гнева, охватившего её, когда отец дал её сестре разрешение выйти замуж раньше неё. От того гнева остался лишь бледный след, зато в сердце её таилась любовь и нежность к сестре. Как же ей не доставало Аиши всякий раз, когда некому было составить ей компанию, которая ей так нужна была! Затем Аиша начала рассказывать им о своём новом доме, о машрабийе, которая выходила на ворота Аль-Мутавалли и минареты, что были совсем близко, о непрекращающихся потоках прохожих. Всё вокруг напоминало ей об отчем доме, дорогах на подступах к нему, окружающих зданиях. Никаких отличий, разве что некоторые названия и второстепенные моменты.

— Кстати, о величественных воротах: хотя подобных им и не было в нашем квартале, — она произнесла это как-то вяло, — паланкин под ними никогда не проносили, как мне сообщил господин Халиль!

Затем она продолжила говорить о том, что прямо под её машрабийей каждый вечер собирались трое, не расходившиеся до наступления ночи: хромой нищий, продавец обуви и гадальщик на песке.

— Эти трое — мои новые соседи. Гадальщику на песке повезло больше всех: даже и не спрашивайте о целых батальонах женщин и мужчин, что садятся перед ним на корточки и вопрошают его о своей судьбе. Как бы мне хотелось, чтобы моя машрабийя располагалась чуть пониже, чтобы слышать, что он им говорит. А самое очаровательное зрелище — это крытый экипаж из Красных Ворот, когда он едет навстречу коляске, следующей из Аль-Гурийи. Для них обоих ворота слишком тесны, и тогда каждый из водителей выглядывает и вызывающе смотрит на другого, ожидая, что тот отъедет назад и освободит дорогу. Разговор между ними начинается мягко, но затем обостряется, становится всё более шумным, потом уже сверкают кинжалы и сыплются взаимные оскорбления, а следом подъезжают ручные тележки и двуколки, которые загромождают дорогу, и уже никто не знает, как всё вернуть на прежнее место. Я стою за ставнями и пытаюсь подавить