Шрифт:
Закладка:
— Ошибаешься, Маноло. Рабов не поймают снова, потому что мы позаботимся о том, чтобы переправить их на корабле через море.
— Что-о-о?! На корабле? Через море? — Надзиратель покусывал нижнюю губу, а его рука снова скребла живот. Он здорово занервничал. — И все же… не знаю…
— Хозяин судна — человек надежный. Он доставит беглецов к симарронам. — Имя О’Тафта Витус предпочел не называть. То, чего надзиратель не будет знать, не смогут из него потом и выпытать.
— К симарронам? Хм, хм… — В его душе боролись страх и жажда мести.
Магистр потерял терпение:
— Маноло, дорогой мой, ночь коротка! Если ты никак не можешь решиться, давай сделаем так, как будто тебя уложили, тогда позже на тебя ничего не смогут повесить.
— Да? Ну разве что… Хм… Ладно. А как вы собираетесь это сделать?
— Очень просто. — Маленький ученый поднял доску, отвалившуюся от крыши, и опустил ее на голову надзирателя. — Вот так!
Маноло свалился, как мешок с луком. Связка ключей еще раз звякнула. Витус быстро наклонился и поднял с пола лампу, которая выпала у нерешительного надзирателя из рук, пока она не подожгла солому.
— Ну что ж ты так грубо, Магистр! Иди-ка, подержи мне лампу, громила!
— Лучше уж так, чем остаться без ключей, — спокойно возразил Магистр.
— Ладно, к счастью, Маноло не слишком тяжело ранен. Ну, худо-бедно, на какое-то время он вырубился. — Витус нащупал связку у него на поясе. — Какой-то из этих ключей должен подойти. Давай, Магистр, за работу!
Они проворно подобрали ключ от цепей и начали открывать замки, шикая на просыпающихся рабов и пытаясь объяснить им всеми возможными способами, чего хотят сделать. Вся ситуация мало походила на реальность: темная ночь, темные тела, поблескивающие белки широко раскрытых от страха глаз, невнятное бормотание, запах испуга.
Витус успокаивал невольников, твердя, как заклинание:
— Доверьтесь нам! Вы должны решиться!
Один из рабов, пожилой мужчина, заговорил на ломаном испанском. Возможно, нахватался словечек на «негритоснике»:
— Что есть «решиться»?
— Решиться — значит набраться мужества. Отваги. Бороться, понимаешь?
Старик не понимал.
В конце концов не выдержал Коротышка. Он выступил на свет и пропищал фальцетом:
— Слушай меня, чернявый! Решиться значит свобода, сечешь? Freedom! Libertad![98]
— Ah, libertad, si, si. Libertad! — закивал старик. — Понимать.
Он внезапно преобразился и быстро и решительно заговорил со своими товарищами по несчастью, Друзья с удивлением наблюдали, как распрямлялись их тела. Слово «свобода» будило небывалые силы.
Витус повернулся к друзьям и скомандовал:
— Магистр, Энано, Хьюитт, бегите вместе с чернокожими ко второму причалу. Смотрите, чтобы забрать всех, и Камбу тоже. Если не сможет идти — несите. Дай Бог, чтобы О’Тафт со своей баржей уже подошел! Если его еще нет, спрячьтесь за складскими помещениями. Он должен быть здесь самое позднее к завтрашнему рассвету, или… все пропало.
Глаза маленького ученого блеснули сквозь линзы:
— Звучит так, что ты с нами не идешь? Высокоблагородный господин стал чураться нашего общества?
— Оставь свои шуточки! Я должен здесь оглядеться. Может быть, новые невольники уже прибыли, а мы не заметили.
— Ты и сам в это не веришь.
— А кроме того, как описал Сансер своего нынешнего гостя, тот уж очень смахивает на пирата. Хочу узнать, что это за фрукт. — Витус оживился. — Ну давайте, отчаливайте! Я следом. Только не попадитесь кому-нибудь в лапы!
Несколькими мгновениями позже тьма поглотила и белых, и черных, и Витус остался в бараке наедине с Маноло. Надсмотрщик все еще лежал без сознания у его ног. Витус молил Бога, чтобы цербер пробыл в отключке еще четверть-другую часа, и, выскользнув наружу, бросился вдоль перекошенной ветром стены, дальше, к каменному дому. Под высоким арочным окном он остановился, наклонив голову, и нырнул за роскошный розовый куст, попутно проклиная колючки, которые вонзились в его накидку со всех сторон. Даже изящная шпага, подаренная Хафом, казалась здесь оглоблей. Из окна до него доносились обрывки разговора. То, что говорили на испанском, было понятно сразу, а вот разбирать отдельные фразы оказалось нелегко.
— Вы не… Товар не… Цены падают…
— Товар? Хо-хо!.. Да, товар!.. Гавана… Осторожность не… гадюшник…
Первый голос определенно принадлежал Сансеру. Витус так часто его слышал в последнее время, что сомнений быть не могло. Да и голос торговца невольниками звучал куда громче, чем его гостя, вероятно, потому, что он сидел ближе к окну. Во всяком случае, услышанное позволяло заключить, что новых рабов незнакомец не привез. А что он имел в виду под «гадюшником»? Может быть то, что Гавана — опасный город для таких, как он. Опасный для пиратов?
Витус снова навострил уши. Он набрался духу и встал во весь рост. Теперь и голос гостя слышался отчетливее:
— Только загрузил «негритосник»… Таггарт… Паскуда!.. Еще посчитаемся…
Святые небеса! Уж не послышалось ли ему? Таггарт?! Уж не знаменитый ли это сэр Ипполит Таггарт? Тот самый, которому ее величество королева Елизавета I собственноручно выдала каперское свидетельство? Таггарт! Если этот волкодав и вправду курсирует поблизости, то ни одному английскому галеону, груженному сокровищами, ничего не угрожало! Мысли Витуса завертелись. Было приятно осознавать, что сэр Таггарт где-то рядом, даже если Витус не встретит его на обратном пути в Англию. На обратном пути… в Англию… без Арлетты…
Он подавил грустные мысли и снова сосредоточился на том, что говорилось у него над головой:
— …вы мне еще должны… Да, все еще должны!
Ого! Да это же голос гостя! Он тоже пытается что-то выбить из Сансера. Дело принимало интересный оборот. Витус привстал на цыпочки.
— Пятьдесят золотых дублонов… пятьдесят… или никаких ниггеров!
Смех… Язвительный смех в ответ!.. Это Сансер. Может, досточтимые господа вцепятся там, наверху, друг другу в волосы?
— …в последний раз… я не шучу… Дублоны!
— А вы не угрожайте… не вам… в Гаване!
Да, сомнений нет, становится горячо!
Витус, забыв про всякую осторожность, влез на низенький цоколь, чтобы лучше слышать. Он поднял голову и застыл. Тот звук, который он услышал, он узнал бы из тысяч других на свете. Это был хруст вывихнутой челюсти. А вслед за этим послышалась песня:
Для пирата благодать
убивать,
тер-зать,
распо-тра-ши-вать!
Джон-Челюсть! Это мог быть только он!
Недолго думая, Витус спрыгнул с каменного цоколя и как ошалелый помчался вдоль стены, за угол, к входной двери. Челюсть! Джон-Челюсть, этот палач и душегуб здесь! Мерзавец, который принес столько горя ему
