Шрифт:
Закладка:
Модели мира
Под влиянием Хораса Барлоу я стал рассматривать сенсорные системы животного, и особенно комплекс тщательно настроенных распознающих нейронов в мозге, как некоторую модель мира, в котором это животное обитает. В том же ключе я представлял и гены животного как цифровое описание прошлых миров – нечто вроде статистического усреднения условий жизни предков этого животного и сред, в которых эти предки выжили. Я рассматривал генофонд вида как усредняющий компьютер: он усреднял свойства миров предков. Похожим образом и мозг, обучаясь, статистически усредняет свойства мира, которые за свою жизнь испытало на себе конкретное животное.
Естественный отбор, как скульптор, подтачивает генофонд, превращая его в описательную модель усредненного мира предков, – так и индивидуальный опыт вылепливает мозговые модели нынешнего мира. В обоих случаях модели обновляются с поступлением данных от мира: во временных масштабах многих поколений в случае генофонда, в рамках индивидуального развития в случае мозговых моделей. Мне давно нравится это стихотворение Джулиана Хаксли (в студенческие времена я почему-то ассоциировал себя с ним), и я процитировал его в книге “Капеллан дьявола”:
В твой детский ум ворвался мир вещей, Чтоб свет в прозрачной комнате зажечь. Случилось там немало странных встреч, И мысли-вещи размножались в ней.
Пройдя через порог ее дверей,
Плоть стала духом, породила речь,
Чтоб после внутренний твой мир увлечь
Делами во сто крат его важней.
Там мертвецы с звездами говорят,
Экватор – с полюсом, со светом – тень.
Окно темницы мысли растворят
И вырвутся из мрака в светлый день.
Трудам Вселенной нужен был итог —
И вот в умах людей был создан Бог.
Теперь мне хочется добавить еще несколько строк, в подражание манере Хаксли[153]:
Мир древних проникает в твой геном:
И давних поколений первый крик,
И ветхих праотцов последний миг
Записаны, как в рукописи, в нем.
Откуда мы – как знать наверняка?
Но все о прошлом помнит ДНК.
Возвращаясь к стихотворению Джулиана Хаксли и мозговым моделям, которые строятся во временных масштабах индивидуального развития, – этой тематике я посвятил немало публичных лекций в 1990-е годы. Особенно меня вдохновляло программное обеспечение для создания виртуальной реальности, с которым я столкнулся в год Рождественских лекций и которое демонстрировал детям в Королевском институте. Все это я объединил в главе книги “Расплетая радугу”, которую назвал “Заново сплетая мир”.
Когда нам кажется, что мы смотрим на реальный мир, в некотором смысле мы смотрим на имитацию, выстроенную в мозге, но ограниченную информацией, поступающей из реального мира. Мозг будто бы хранит в шкафах горы моделей, которые можно вытаскивать на свет по воле информации, поступающей от органов чувств. В этом нас убеждают зрительные иллюзии – как исключение, подтверждающее правило: это показал нам в своих книгах (и лекции имени Симони) Ричард Грегори. Куб Неккера – знаменитая иллюзия, которую я приводил и в “Расширенном фенотипе” (см. стр. 367) как аналогию двух способов рассматривать естественный отбор: с точки зрения гена и с точки зрения носителя. Это двумерная схема, равно совместимая с двумя разными трехмерными моделями в том самом шкафу. Мозг мог бы быть настроен выбрать одну модель и придерживаться ее. На самом деле он сначала достает из шкафа одну модель, несколько секунд “видит” ее, затем убирает ее обратно и достает другую. Так что сначала мы видим один куб, затем другой, затем опять первый и так далее.
Другие знаменитые иллюзии – такие как дьявольский камертон (см. ниже), невозможный треугольник (который я демонстрировал в Рождественских лекциях Королевского института[154]) и иллюзия полой маски еще ярче показывают то же самое.
Мы странствуем в сконструированном мире, мире виртуальной реальности. Если мы здоровы, бодрствуем и не одурманены, то виртуальная реальность, в которой мы существуем, ограничена чувственными данными: наше выживание обусловлено этими ограничениями – мы должны выживать в реальном мире, а не в мире грез или галлюцинаций. Компьютерные программы позволяют нам двигаться в воображаемых мирах, среди греческих храмов, эльфийских земель или инопланетных пейзажей из научной фантастики. При повороте головы акселерометры в шлеме регистрируют движение, и изображения, передаваемые на глаза с компьютера, меняются соответственно. Мы как будто поворачиваемся внутри греческого храма и видим статую, которая до этого была “сзади”. А когда мы ночью видим сны, собственное программное обеспечение мозга освобождается от реальности, и мы блуждаем по роскошным дворцам или убегаем от вымышленных монстров в панических кошмарах.
В книге “Расплетая радугу” и лекциях 1990-х годов я фантазировал о хирургах будущего, которые будут оперировать, даже не находясь в палате с пациентом: врач сможет двигаться по кишечнику, реалистически сконструированному на основе данных от эндоскопа внутри пациента. При повороте головы врача кончик эндоскопа повернется вместе с ней. Врач будет продвигаться по виртуальному (но ограниченному эндоскопической реальностью) кишечнику, пока не дойдет до опухоли. Тогда он достанет виртуальную пилу, а соответствующее микрохирургическое лезвие на кончике эндоскопа повторит размашистые движения руки врача в миниатюре и аккуратно вырежет опухоль. В параллельной фантазии нечто подобное проделывает и сантехник будущего – идет или даже плывет по виртуальным трубам, а его движения повторяет в трубах реальных маленький робот, отправленный для прочистки засора. Главное здесь – ограничение: виртуальные миры, в которых мы движемся, не целиком воображаемы, а выстроены в плодотворном соответствии с реальностью.
Особенно много в шкафах человеческого ума моделей лиц: мы с готовностью выхватываем их при малейшем намеке со стороны зрительных нервов. Отсюда возникает множество Иисусов и Дев Марий, увиденных в кусочке тоста или на мокрой стене. Иллюзия полой маски (также упомянутая в моей Рождественской лекции[155]) – одно из самых ярких проявлений нашей готовности задействовать модели лиц. Важно и то, что поломка в этом месте имеет собственное
