Надеюсь, ты устал пятиться в тень, когда тебя вызывают на бой. Довольно прятаться за чужими спинами, любезный друг; догадываюсь, что ты в этом хорош – не тебя ли я видел в Старояре, когда твои соратники готовились умирать у своей ловушки? Ни в одной из прошедших битв я не приметил человека, который выдал бы в себе Горбовича. Я знавал многих князей, но никто не скрывался так искусно и крысино. Меня сложно удивить гнусностью, князь Хортим, однако ты преуспел. Мои восхищения.

Но если не убоишься выйти против меня на Маковом поле, постарайся, чтобы я тебя узнал».

Под конец Хортим и вправду почувствовал себя отравленным. Шумело в ушах. Тряслись плечи. Ходили желваки. Он с отвращением отшвырнул грамоту.

– Сармат-змей пишет, что потерял драконью кожу. Он требует со мной поединка.

Не требует даже, заманивает.

При жизни Хьялма делал все возможное, чтобы не позволить Ярхо самому выбирать место для битвы – явно неспроста. Наверняка знал, на что тот способен. А сколько бы у Хортима ни было лазутчиков, никто бы не подобрался к лагерю Ярхо настолько близко, чтобы вызнать замыслы врагов.

Хортим оперся о стол, перевел дух.

Что ж.

Если ему в пятнадцать лет хватило разума не лезть в западню, то сейчас и подавно. Письмо было выверенным, издевательским, только и оно не сумело бы уязвить его гордость. Хортим потерял слишком многое, чтобы позволить себе оскорбиться, – но пускай Сармат-змей думает, что преуспел. Пусть верит, что вывел его из себя и заставил плясать под свою дудку. Это притупит его осторожность.

Хортим развернулся.

– Передай Сармату-змею, – сказал он гонцу, – что я принимаю его вызов.

– Хортим Горбович…

Хлестко взмахнул рукой, и Арха замолчал. Фасольд ничего не сказал, только глянул насупленно – ему бы радоваться, что воспитанник наконец-то встречает врага, как и пристало мужчине, меч на меч.

Гонец склонил голову, а Хортим полуулыбнулся, полуоскалился:

– Скажи, что я жду этой встречи не меньше, чем он.

* * *

– Цапнешь меня еще раз, и я сброшу тебя на землю.

Лутый не был брезглив – он смирился с тем, что Рацлава, вселившись в тело серой мыши, цеплялась за его шею голыми розовыми лапками. Но мышь постоянно соскальзывала, а пытаясь не упасть за ворот, запускала зубы ему в кожу.

– Если не можешь справляться с этим телом, вселилась бы в жука. Или в какую-нибудь птицу.

Рацлава не сумела бы ему ответить, но еще прежде все объяснила: ей слишком хотелось узнать, что происходило в лагере князя Хортима. Жука могли легко прихлопнуть, птицу – прогнать, а на лету многого не услышишь. Вот Рацлава и навязалась Лутому, и тот не мог перестать бурчать.

– Ты меня опозоришь, – продолжал он. – Я и так выгляжу как умалишенный. Еще и заявлюсь с мышью на шее. С мышью, с которой я разговариваю. Хватит царапаться. Нет, я не возьму тебя на руки, я держу поводья. Полезай в суму.

Рацлава отказалась прятаться, и Лутому пришлось затолкнуть ее силой.

– Чтоб тебя! – Она исцарапала ему руки. – Если ты такая вредная, то в следующий раз обходись без моей помощи.

Она запищала в суме, и, сжалившись, Лутый пообещал, что потом ее выпустит.

Он слукавил, когда говорил о своем виде – на умалишенного он уже не походил. В Старояре Оркки Лис раздобыл ему приличную одежду, дал привести себя в порядок и распорядился, чтобы с Лутого сняли ошейник. Теперь на месте латунного кольца виднелась полоска зарубцевавшейся кожи – белая на загоревшей шее.

Лутый перехватил поводья, вздохнул. Встреча с Оркки Лисом прошла так, как он себе ее и представлял – щемяще. Он поймал слугу и попросил рассказать Оркки Лису, кто ждет его у дружинной избы. Не захотел вваливаться сам, чтобы поберечь его сердце, а то названого отца и удар мог хватить.

Когда Оркки вышел, на нем лица не было. Он покачнулся, вцепился в протянутую Лутым руку – а Лутый твердил ему, что это на самом деле он, не марь, не покойник, взгляни на меня, батенька, взгляни хорошенько… И на этих словах у него першило в горле. Он рассказал Оркки обо всем, что пережил, и о сбежавших драконьих женах, которые ждали его на дворе у вдовы гончара.

Оркки Лис упрашивал его остаться при нем хотя бы для того, чтобы набраться сил, но что Лутому княжий терем? Он и так слишком долго сидел взаперти, а душа у него была бродяжья, жаждущая дорог и приключений. Он взял себе несколько дней – отвез Криггу и Рацлаву к староярской княгине, которой сам же о них и поведал; выслушал рассказы Оркки Лиса о войне. Узнал, что нынче больше всех князей Оркки Лиса настораживал Хортим Горбович, присоединивший к своему войску те черногородские дружины, что не остались защищать Старояр.

«Он хитростью отвлек Сармата-змея от Старояра, – говорил Оркки Лис, – и почуял, что за это может требовать большего. Хочет, чтобы его голос звучал громче голоса других князей. Уж не знаю, был ли он таким от рождения или поднатаскался за время войны, но за власть он грызется только так. За ним никаких земель, кроме развалин Гурат-града, не водится. Собственных людей меньше полусотни. Но погляди: прибрал к себе сначала собранных Хьялмой северян, а затем и староярские дружины, которые отвел к нему будущий тесть. Теперь увлек и черногородские – не знаю, чего он наплел Багору, барану этому, но тот его слушается; тоже мне, нашел князь Марилич старшего воеводу. Был бы Тойву, его бы Горбович так просто не подмял».

Оркки Лис рассказывал, что Хортим Горбович был скрытен и недоверчив, весь его ближний круг состоял из людей, которые некогда ушли за ним в изгнание. Оттого Лутый ехал вдоль правого берега Ихлас, залитого солнечным светом: если Оркки Лис думает, что Горбович – темная лошадка и неплохо бы иметь своего человека в его рядах, это Лутому по силам.

Он еще издали разглядел шатры походного лагеря князя Хортима – день был маловетреный, теплый, и знамена едва трепыхались на ветру. Лагерь возвели на насыпи, укрепили, и теперь он щерился катапультами и самострелами.

Лутому и шагу не дали ступить, но другого он и не ждал. Рассказал дозорному-копьеносцу, что он человек Оркки Лиса – того, кто остался в Старояре верховодить двумя черногородскими сотнями, – и беглец из Матерь-горы.

– Мне нужно увидеть князя Хортима, – говорил он миролюбиво. Солнце слепило ему глаз – дозорный стоял против света и виделся тенью. – У меня есть вести о его сестре.

Оркки Лис заявил, что глупо искать дружбы и приносить дурные новости, но что поделать? Хороших у Лутого не было, а князь Хортим