– Спроси у черногородских дружинников, которые тебя слушаются, – продолжал Лутый. – Может, кто-то из них меня вспомнит. Я охранял караван, а не ехал на заклание. Спроси у…

– Достаточно. – Хортим подался вперед. – Зачем же ты туда пошел?

Лутый дерзко усмехнулся.

– Год назад, княже, с Сарматом еще никто не воевал. И я думать не думал, что станет, а змей знатно засиделся в своей горе – слухов о нем ходило много, да и дани он забирал порядочно. Князь Марилич верил, что я человек толковый; мы с ним порешили, что я отправлюсь в Матерь-гору. Вызнаю, каков из себя Сармат-змей, и вернусь обратно.

Хортим Горбович приподнял брови, и Лутый с удовольствием отметил, что он был удивлен. Воин по его правую руку благодушно хмыкнул.

– Ты так в себя верил? – спросил князь.

Лутый простодушно пожал плечами.

– Ну, я в себе и не ошибся. Я отыскал выход, но говоря откровенно, не выбрался бы без драконьих жен. Одна из них, Кригга, помогла мне не потеряться в лабиринте Матерь-горы – невесток она еще терпит, а рабов на дух не переносит. Вторая, Рацлава, усыпила Ярхо-предателя, когда он пришел по наши души.

По шатру пронесся ропот – у входа собиралось все больше воинов, услышавших о примечательном чужаке; князь Хортим переспросил.

– Усыпила, – повторил Лутый небрежно, точно это было обыкновенное дело. – Заколдовала, сыграла песню на волшебной свирели, и Ярхо-предатель уснул.

И тогда рассказ зазвучал как нужно – как удивительная быль. Если сначала слушатели остерегались брать его слова на веру, то потом им стало не отвертеться: слишком много подробностей, которые и нарочно не выдумаешь. В конце концов Лутого усадили рядом с князем Хортимом, его дружинниками и – как Лутый узнал позднее – его воеводой; у входа в шатер было не протолкнуться. Хортим Горбович разрешил простым воинам быть здесь – видно, подумал, как будет полезна история о людях, обманувших Сармата-змея.

Лутый говорил чудно и складно – плут-соловей, устроившийся на удобной жердочке. Про Ярхо-предателя, ввергнутого в сон прямо перед самой короткой ночью; про коварные ходы Матерь-горы и про карту древних камнерезов, которую Лутый разгадывал на протяжении нескольких лун. Он хотел опустить подробности, отмахнувшись – так и так, разгадал загадку, ибо мозгами не обделен, – но Хортим Горбович потребовал рассказать все от начала и до конца. Лутый ничего не утаил, кроме Бранки. Про нее старался не вспоминать – было гадко из-за того, что он ее оставил. Хотелось надеяться, что Сармат-змей обошелся с ней не слишком грубо. Много ли у него одаренных камнерезов, чтобы чинить им вред?..

Он говорил живо, описывал сочно. Неземные богатства, тесноту рудных нор, хмарь безумия, витавшего у загадочной карты, – так ярко, что Лутый сам собой гордился. Время от времени он оглядывал прибывших, надеясь увидеть среди них знакомого черногородца, но, кроме Совьон, отыскал лишь Та Ёхо. Его ухо уловило ее радостный писк «Хийо!» – он давно не слышал это прозвище, которым айха заменяла трудно выговариваемое «Лутый», и на сердце стало тепло.

Лутому было легко и радостно: он нравился тем, кто его слушал. Если не всем, то Хортиму Горбовичу и его ближайшим людям, не считая хищного Архи; князь был впечатлен его смелостью, жаждой знаний и резвым умом, позволившим разобраться с картой. Загадка привлекла его внимание больше, чем что-либо другое из рассказа Лутого – после истории о гуратской княжне. Теперь нужно было не проворонить свою удачу.

Смеркалось. Хортим Горбович поднялся и повелел заканчивать: следовало подготовиться к ночи и заменить прежних уставших дозорных. За ним встали все сидящие – Лутый резво вскочил, боясь упустить нужный миг.

– Тебе дадут еды и место, где ты можешь отдохнуть с дороги, – сказал Хортим. – Давно пора.

– Благодарю, – улыбнулся Лутый. – Я вовсе не чувствовал себя усталым, так мне не терпелось рассказать. – Он помедлил – и сделал ход. – Княже… Ты слышал, что я человек смекалистый и открытый. Знай, что я могу доказать это не только словами, но и делом.

Хортим остановился.

– Чего ты хочешь?

– Позволь остаться при тебе. – Лутый поклонился. – Я верю, что окажусь тебе полезен, а в лагере наверняка найдется работа.

Князь окинул его последним острым взглядом.

– Найдется, – согласился он наконец. – Оставайся.

И так все решилось.

Яхонты в косах IX

Сабля лязгнула о бок Ярхо.

– Гляди. – Сармат утер лицо. – Я не так плох, как ты думал.

Он покрутил запястьем, и сабля описала несколько свистящих кругов. Выглядело ловко, но только не для Ярхо: брат ударил слева – пришлось отпрыгнуть. Сабля по-прежнему вращалась в его руках, и Сармат, мягко переступая босыми ступнями, двинулся вбок. Ярхо развернулся.

– Был бы неплох, если бы упражнял человеческое тело чаще, чем женился.

Сармат досадливо поморщился. Что верно, то верно: в дни превращений он бился с Ярхо только от скуки. А если в Матерь-горе были женщины, скучать ему не доводилось.

– С тобой и сражаться не так занятно, как раньше. – Он постарался зайти Ярхо за спину. Безуспешно: Ярхо пресек его движение рубящим ударом. – Помнишь, как это было? Когда мы мерялись силой на халлегатском дворе?

Они упражнялись долго – Сармат уже был красный и мокрый. На его груди и плечах алели порезы, случайные отметины от Ярхо. Брат не давал ему спуску, но и калечить не собирался, правда, человеческую осторожность он давным-давно растерял. Сармат видел, как ему тяжело сдерживать привычную мощь – особенно, когда противник выбился из сил.

– Не болтай.

Сармат устало рассмеялся.

– Каждый раз начинали с мирного поединка, а заканчивали кровавой потасовкой. Ты никогда не любил проигрывать.

– Я и не проигрывал.

Сармат зацокал языком.

– Память слабеет. Годы уже не те, да, братец?

Сабля взвизгнула над его головой и пролетела рядом с лицом Ярхо. Брат уклонился, отвел ее лезвием меча. Его каменные глаза тускло блеснули: Сармат не сомневался, что Ярхо принялся вспоминать их юность. А вспоминать было что – не пересчитать, сколько они упражнялись, выходя друг против друга. Сражались не только на мечах или саблях, но и на кулаках, и не успокаивались, пока не валились с ног.

Сармат видел как наяву: теплый летний вечер, страшно похожий на нынешний. Розово-оранжевое небо и солнце с легким багрянцем, цвета тукерского золота. Огромный халлегатский терем и ратный двор, залитые закатным светом. Они выходили измученные и окровавленные: удар Ярхо был тяжелее, и Сармату доставалось больше. Но Сармат был хитрее и ловчее, он часто бил с налетом или исподтишка, отвлекал брата, выводил его из себя и поворачивался так, что солнце ослепляло Ярхо, а