пять минут Катя появилась в ресторане. Она шла по проходу, гибко качаясь на черных шпильках и поводя обнаженными плечами. Грузин с грохотом двинул стулом. Военные за соседним столиком замолчали и во все глаза уставились на Катю.

Катя шагнула чуть вбок и увидела себя в зеркале: тонкую, с рыжей копной волос на голове, с глазами, удлиненными краской, с серебряной брошью на груди — ну прямо дикторша с голубого экрана, сейчас улыбнется сразу пяти миллионам и скажет: «Добрый вечер, товарищи телезрители, начинаем нашу грандиозную передачу из вагона-ресторана…» Катя зажмурилась от счастья и шагнула к грузину. Тот неровно задышал, начал щекотать Катину руку тонкими усиками.

В вагон ввалилась веселая компания кочующих артистов, которые сели в поезд в Ростове. Катя подняла голову и надменно глянула на артистов. Те разом смолкли, ослепленные ее красотой.

— Пять баллов! — прошептал моряк за соседним столиком.

Катя уселась, влажными глазами посмотрела вокруг. За окном тревожно уносилась густая мгла, а на столе все переливалось и трепетало. Бутылки выжидающе покачивались в подставках, икра плыла в ледяной воде, лососина бесстыдно развалилась на части, белоснежно сверкали салаты — весь ресторан выложили на стол ради Кати.

Грузин возился с бутылками.

— Что прикажешь? — спросил он, пожирая Катины плечи.

— Может, мы все-таки познакомимся, сообщите на всякий случай ваши инициалы, — выпалила Катя одним духом, без запятых: она слышала в рейсе эти слова от одной стильной дамочки, сидевшей за ее столиком.

Грузин остолбенело уставился на Катю:

— Прости, красавица, прости нахала. Шотой зови. Шота Бакрадзе.

— Шатуня, — сказала Катя с таким придыханием, что грузин тотчас схватился за бутылку, чтобы не упасть. — Очень приятно познакомиться! Погодите! — Катя указала пальчиком на бутылку и подняла брови. — Я должна поговорить с вами на полном серьезе, товарищ Шота.

— Говори, Катерина. Внемлю твоим прекрасным устам. Я не мальчик, со мной без дипломатии.

— А я не девочка, — скромно объявила Катя.

— Ах, какая умница, — восхитился Шота, играя усиками.

Катя сделала одухотворенное лицо:

— Вы, пожалуйста, не подумайте, товарищ Шота, я не какая-нибудь с улицы Горького, я девочка честная. Я с вами сидеть могу, танцевать могу, а больше ничего не обещаю, заранее говорю, вы от меня не требуйте. Меня к вам допустили ради отличного обслуживания, и я обязана держать марку коллектива. Мы за звание боремся, у нас дисциплина…

— А я кто? Я плохой, да? Я человек советский, как ты думаешь…

«Спекулянт ты советский, — с волнением подумала Катя, — придется тебя почистить как следует ради плана».

В вагоне застонала гавайская гитара. Сережка поставил «Смуглую девочку» из третьей серии «Мелодии и ритмов».

— Какие страсти кипят в этом бокале! И кто поймет и осушит страсть моего сердца?.. — Шота налил Кате рюмку коньяка.

— Прости, Шотунчик, первый тост принадлежит даме, — Катя подняла рюмку и сказала с чувством: — Я предлагаю выпить за проводы старого года… Катя опрокинула рюмку, схватила ложку и полезла за икрой.

Иван Петрович появился с блестящим ведерком в руках. Из ведра развратно вздымалась бутылка со вздутой серебряной головкой.

— А как же шампанское? — испугался директор. — На первый тост полагается шампанское.

— Не учите нас, — со светской улыбкой отрезала Катя. — Вы не имеете права делать замечания клиентам.

Иван Петрович стал красным и посмотрел на грузина. Тот вскинул руки.

— Я не хозяин. Сам ее хозяйкой сделал.

— Так и быть, — сжалилась над директором Катя, — разрешаю наполнить мой фужер. И моему компаньону тоже. — Катя забыла про директора и соблазнительно улыбнулась грузину влажным ртом. — Тяпнем по маленькой?

— Огонь моего сердца, — ответствовал Шота. — Радуга моей души. Благодарю тебя, что ты явилась в мой чертог и озарила его своим небесным сиянием. Я поднимаю этот скромный бокал за бессмертное сияние красоты…

«Во дает!» — с восторгом подумала Катя и тут же осушила бокал.

— Выпей с нами, директор, за вечную радугу моей души…

— Благодарю вас, я при исполнении. Желаю вам повеселиться, Катерина Семеновна. Веселитесь на полный ход, обеспечим в чистом виде. — Иван Петрович ловко подмигнул Кате и показал глазами в конец вагона, где висела доска для объявлений. Катя глянула туда и ахнула — сорок восемь…

— Смотри, Катенька, на тебя вся надежда, — говорил ей директор, когда она стояла в купе перед зеркалом, делая себе глаза. — Кушай плотнее, чтобы спиртное тебя не взяло. Масло прими. Заказывай все самое ценное, а я за ходом следить буду и цифры на доске проставлять в чистом виде, ты не отвлекайся.

Правый глаз никак не получался. Директор мельтешил перед дверью и загораживал зеркало. Катя молча терпела эти нотации, потому что шпильки в зубах зажаты.

— Мы тебе навстречу пошли, — бубнил Иван Петрович. — Ради плана пошли.

— Не учите меня жить! — она в сердцах вытолкала директора и задвинула дверь. — Опоздаю, вам же хуже будет…

— Икры больше ешь, — выкрикивал Иван Петрович за закрытой дверью. — От нее процент идет. Поглощай, Катенька, не стесняйся, у него карман широкий… Шоколад закажи. Всю коробку бери, а то она у нас столько лежит…

Гавайская гитара перестала рыдать в репродукторе. Веселый перезвон курантов возник в вагоне. Катя подняла искрящийся бокал: крохотные фонтанчики неистово бушевали за стеклянными гранями.

— Ура-а! — закричал молодой моряк за соседним столиком.

— Как этот бокал пенится через край, так и сердце мое переполнилось страстью…

Катя таинственным взором смотрела на своего партнера: в руках бокал, на пальце перстень от принца Тото Ионото и алая брошь сверкает на груди.

Куранты величественно били полночь.

4

Скорый поезд номер двадцать четыре двигался на север по меридиану, и Новый год пришел в вагон-ресторан строго по расписанию. Распрекрасный Новый год. Фантастический и грандиозный Новый год.

Радио играло «Лучший город