Шрифт:
Закладка:
– Где Афонин?
Сварщик повернул голову, но щитка не поднял. Перед Гущиным, широко расставив колени, сидел человек с серым ящиком вместо головы. По центру ящика поблескивало черное стекло. За спиной человека поднималась еще не выкрашенная могильная пирамида с сизыми наплывами швов. А рядом сверкала воткнутая в землю никелированная звезда.
– В колхоз увезли, – прохрипело под ящиком.
Он не понял, какое отношение имеет Афонин к колхозу, но приставать с расспросами постыдился. Стеклышко в ящике пустило зайчика, и Гущин увидел пыльные волосы на затылке и тощую коричневую шею.
Лемыцкий, как назло, только что укатил на склад, пришлось ждать его, чтобы узнать и про колхоз, и про трагедию в семье сварщика. Он несколько раз выглядывал в окно, вроде как посмотреть, не едет ли машина, а глаза все останавливались на человеке, стоящем на коленях перед надгробием. Время бежало. Ни Лемыцкого, ни Афонина не было. Стрекот сварки напоминал ему шипенье сала на сковороде. Все это было некстати, он представить не мог, как теперь подходить к человеку и говорить о каких-то трубах, каких-то швах. Конечно, это можно было переложить на Лемыцкого, но, во-первых, его не было, а во-вторых, и Лемыцкий в таком деле не помощник.
Уже в обед Гущин услышал, как перед окнами остановилась машина. Но оказалось, что приехали к сварщику. Из кабины вышла женщина. На ней не было ни черного платка, ни черного платья, но Гущин понял, что это очень близкая родственница того, кому предназначалась пирамида со звездой, может быть, жена сварщика, может, сестра.
Вдвоем с водителем они погрузили памятник в кузов. Наверное, им было тяжело, но они никого не звали.
А потом женщина протянула сварщику деньги, несколько пятерок или трешек, Гущин не рассмотрел.
– А за оградку?
– Конечно, конечно, – забормотала женщина, – разве мне жалко.
Она побежала к кабине за сумкой, а потом долго копалась в ней. Когда машина уехала, сварщик достал деньги, пересчитал и снова спрятал.
Как только приехал Лемыцкий, Гущин набросился на него:
– Что у тебя творится! Сварной, вместо того чтобы схему готовить, на покойниках подрабатывает в рабочее время, Афонина в какой-то колхоз увезли.
– В подшефный. Здесь тонкая политика. Мы план по сенокосу не выполнили, а чтобы нам его скостили, Федор Иванович у них до понедельника слесарить будет, трактора им подшаманит и прочую технику. Он же у нас умелец. Так бы сколько народу на сено пришлось посылать, а здесь один человек на три дня. Кстати, моя идея, как обойти их на этом повороте.
– Себя ты обошел, а не их. Вот сейчас плюну на все и улечу в Красноярск, а вы оставайтесь на зиму с одним котлом.
– Нет, Юра, так не пойдет. Сколько ждал, а тут осталось начать да кончить. – Лемыцкий горько вздохнул и сокровенным голосом добавил: – Эх, надоело мне все, скорее бы начальника находили. Мы, пожалуй, вот что сделаем. Я выделяю тебе бригаду из пяти человек, и распоряжайся ими, как собственными – хочешь, котел чисти, хочешь, на калым подряжайся.
– Нет, начальник, так у нас дело не пойдет. Никакой собственной бригады мне не нужно, и распоряжаться я никем не буду. – И, передразнивая Лемыцкого, он горько вздохнул: – Не любитель я за других работать, сам вечно ищу, кто бы за меня поработал. Но если ты такой щедрый, то завтра четыре человека понадобятся. Трое загружать соду в котел, и сварщик схему доделывать, если сегодня не успеет.
– Завтра же суббота.
– А по мне хоть Новый год. Я уже и Ухова предупредил. И он приказал начать, – соврал он для надежности.
– Давай лучше в понедельник. Сварщик завтра точно не придет, да и других упрашивать нужно.
– Где понедельник, там и среда, и следующая суббота. Зови сейчас людей, я им проведу инструктаж по технике безопасности, потому что в понедельник с утра начнем заливать кислоту. Только поздоровее выбирай, там грузчики нужны, а сварщик пусть пока доваривает схему. Я с ним говорить не могу.
«Грузчики» появились через полчаса. Они гуськом зашли в кабинет и расселись вдоль стены. Одному, самому горластому, не хватило места. Он толкался и упрашивал подвинуться. Ему показали на пол, и он сел, загораживая проход длинными ногами, но, увидев пустой стул Лемыцкого, кряхтя поднялся и вальяжно прошелся перед бригадой.
– Теперь я за начальника. Петров, Иванов, Сидоров, слухай сюда, сейчас я вас буду учить жить и работать по-ударному…
Гущин смотрел на него, пытаясь припомнить, где они могли встречаться.
Парень сразу почувствовал взгляд:
– Что смотришь, не узнаешь?
– Пока нет, но где-то я тебя видел?
– В натуре не помнишь или картину гонишь?
– Ничего, вспомню когда-нибудь.
– Хозяин – барин. – И он повернулся к сидящим вдоль стены: – Значит так, сейчас приезжий начальник Юра-химик задвинет нам лекцию о влиянии серной кислоты на организм пищеварения. И о том, что цари пили не царскую водку, а коньяк «КВВК». Потом вы распишетесь в журнальчике, что не будете ее пить…
Манерой держаться парень сильно напоминал усатого бича, которого Саблин подрядил копать траншею. И тут Гущин ясно вспомнил, где он ее видел, – они летели в самолете, только тогда парня тошнило и он зеленел, а сейчас сидел краснорожий детина.
– Желудкам вашим от этой бурды ничего не сделается, а вот сапоги может разъесть, – говорил парень.
– Старые анекдоты рассказываешь.
– Расскажи новый, ты человек бывалый, много ездишь.
– Я в основном летаю, а там не до анекдотов, некоторых так травит, хоть противогаз надевай. – Он рассчитывал, что парень замолчит.
Но тот притворился непонимающим и продолжал:
– Кому не жалко сапог, расписывайтесь в журнальчике, а меня увольте. Я ученый – чтобы работать с кислотой, надо специальные курсы проходить, полугодовые.
– Полугодовые – это для особо тупых, – перебил его Гущин и начал рассказывать: что можно, что нельзя, чего нужно опасаться и как поступать, если кислота или щелочь все-таки попадут на кожу.
Закончив инструктаж, он велел каждому записать фамилию, год рождения и расписаться в последней колонке.
– Я пас, чего это
