Шрифт:
Закладка:
К этому времени французская армия достигла предела своей выносливости. Приближалась зима и проблемы со снабжением обострились. При осаде Кастильона фуражирам приходилось удаляться от армии более чем на тридцать миль, чтобы найти пропитание. К октябрю лошади стали умирать от нехватки корма и герцог Анжуйский решил прекратить кампанию. Последний эпизод был актом личной мести. 9 октября 1377 года герцог явился под Дюрас, замок сеньора Дюрфора. Большой квадратный замок Дюрфоров с четырьмя угловыми башнями был впечатляюще силен, но не представлял особой стратегической ценности. Однако герцог Анжуйский провел три недели, разбивая его артиллерией и устраивая кровавые штурмы стен. Уцелевший гарнизон отступил в башню после того, как остальная часть замка была захвачена, и окончательно сдался в конце октября 1377 года. Покончив с замком Людовик Анжуйский отправился домой[428].
В разгар своих итальянских забот Папа Григорий XI нашел время написать герцогу Анжуйскому из своего летнего дворца в Ананьи, к югу от Рима. Он был искренен в своих поздравлениях. Взятие стольких мест за столь короткое время и пленение почти всех командиров вражеской армии вызвало у него "невыразимую радость и удовлетворение, за что мы благодарим Господа, надеясь лишь, что Он предназначил вам еще больший триумф". Это была исключительно хорошо организованная кампания, в которой умело использовались слабости явно уступающего по численности противника. Вся долина Гаронны была открыта для будущих французских армий. Бордо, главная политическая опора английского герцогства, стал пограничным городом. Отряды французской армии совершали рейды через Антре-Де-Мер, западный Базаде и в Медок, вынуждая сдаться множество мелких населенных пунктов. По официальным подсчетам, было взято не менее 134 замков и обнесенных стенами городов. В результате герцог укрепил свои позиции на огромной территории вокруг города. Когда в середине октября он отправился домой, то вместо того, чтобы расплатиться со всей своей армией, как это было в 1374 году, он перевел часть ее на зимнее содержание, распределив людей по гарнизонам вблизи Бордо. Бастида Кадильяк, покинутая сэром Уильямом Элмхэмом, была превращена в склад для хранения запасов и снаряжения в ожидании большой осады, которую герцог намеревался предпринять в следующем году.
Со временем на смену гарнизонам герцога пришли сеньоры бесчисленных маленьких городов и замков, получившие их в качестве конфискованных земель. Они продолжали бесконечную войну набегов и репрессий, которая в течение двух десятилетий была обычной чертой жизни Перигора, Керси, Руэрга и Оверни. Счета архиепископов Бордо, которые были одними из крупнейших землевладельцев региона, рассказывают об этом в лаконичных заметках, которые их клерки адресовали аудиторам. Этот арендатор не заплатил свои взносы, потому что "все было разрушено французами"; это поместье не приносит "никаких доходов из-за войны"; другое было "растащено французами" и лежит пустым и необработанным, виноград гниет на лозах; многие из них отмечены все более знакомым рефреном deserta est (покинуто). Отчеты папских сборщиков в регионе рассказывают ту же историю: "пустырь", "совершенно заброшено", "опустошено войной". Большая часть епархии Базас, лежащая к юго-востоку от Бордо, была описана в 1379 году как "обугленная и разрушенная". Некоторые из этих мест не восстанавливались в течение более чем одного поколения. В 1384 году Судан де Ла Трау, один из крупнейших светских землевладельцев Борделе, объяснил чиновникам Ричарда II, почему он не может заселить опустевшие приходы своего владения. Этот человек вспоминал падение Сен-Макера и дезертирство Берара д'Альбре как поворотный момент в судьбе округа. Жители бежали. Налетчики с обеих сторон могли появиться внезапно. Солдаты герцогства разрушили единственный замок, в котором могли укрыться крестьяне. Так что земля, когда-то приносившая 300 марок в год, стала бесполезной. Было много других подобных историй. Обследования, проведенные в конце XIV века, все еще сообщали о фермах, заросших бурьяном, которые перестали возделываться двадцать лет назад. Правда, картина была неоднородной. Винодельческий регион Медок к северу от Бордо в значительной степени избежал проблем других мест. И между разрушенными фермами были островки процветания, где люди все еще зарабатывали на жизнь земледелием. Но отчасти проблема заключалась в капризах войны, которая оставляла здания нетронутыми истребив владельцев, и аккуратные ряды виноградников — на склонах холмов, с которых все было собрано солдатами[429].
* * *
В первые несколько месяцев правления Ричарда II английское правительство, удрученное проблемами укрепления Гаскони и напуганное прибрежными набегами Жана де Вьенна, приняло стратегию, которая должна была определять ведение войны с Францией в течение следующего десятилетия. Оно занялось приобретением цепи крепостей с гарнизонами, клонов Кале, вдоль атлантического побережья Франции: Брест, Шербур, Ле-Кротуа и Сен-Мало. Брест и Шербур были успешно оккупированы и удерживались англичанами в течение многих лет. Две крупные попытки захватить Сен-Мало не увенчались успехом. Замыслы против Ле-Кротуа были оставлены. Нормандские острова, после долгого периода пренебрежения со стороны английской короны, стали использоваться как центр снабжения и перевалочный пункт для операций в Нормандии и Бретани, что уже вызвало мощные набеги на острова со стороны французских командиров. К 1377 году два главных замка Нормандских островов, Касл Корнет на Гернси и Гори на Джерси, имели значительные гарнизоны. Будущий английский канцлер назовет все эти места "границами и барбаканами Англии за морем". Как следует из этой фразы, авторы английской политики рассматривали барбаканы как первую линию обороны против французских нападений на Англию. Они служили базами, с которых можно было контролировать Ла-Манш и создавали постоянную потенциальную угрозу со стороны английских экспедиционных армий, которые теперь имели выбор мест, через которые можно было вторгнуться во Францию, тем самым сковывая крупные французские силы в своей собственной стране[430].
Была ли эта схема продуманной с самого начала или же она возникла в результате проб и ошибок по мере появления возможностей — это вопрос, на который источники, всегда более полные в отношении действий, чем замыслов, не дают прямого ответа. Конечно, это была политика, сознательно продвигаемая и в некоторой степени финансируемая могущественными меркантильными интересами, в основном купцами Лондона, которые понесли большие потери от французского пиратства и набегов на побережье и стремились восстановить английский контроль над проливами. Но она также отражала давние разочарования
