мысли. И радуюсь тому, что сунула в свой рюкзак кое-какие туалетные принадлежности перед тем, как мы покинули Кэтмир – теперь у меня такое чувство, будто это было давным-давно. Я пытаюсь растянуть маленькие бутылочки шампуня и кондиционера. Двор горгулий предоставил нам разное душистое мыло – и я знаю, что Хадсон и остальные пользуются им для мытья головы, – но у них нет моих ужасных непокорных кудряшек. Если я не хочу выглядеть как пудель, побывавший в мощной сушке на автомойке, то мне надо пользоваться шампунем и кондиционером так долго, как только возможно.

Когда я выхожу из ванной, Хадсон уже спит. С закрытыми глазами и упавшей на лоб прядью, выбившейся из его помпадура, он выглядит намного моложе – и намного беззащитнее, – чем днем.

У меня щемит сердце, когда я вижу его таким – растянувшимся на нашей кровати, как будто это самая естественная вещь на свете, – и я не могу противиться соблазну. Я ложусь под одеяло и прижимаюсь к нему.

И даже во сне он обнимает меня и притягивает к себе.

Лежать в его объятиях приятно – невероятно приятно, – и я так устала, что почти сразу же погружаюсь в сон.

Я не знаю, как долго мы спим, но просыпаемся мы внезапно. Меня будит громкий звук, похожий на стон, доносящийся из все еще темных окон.

– Ты это слышишь? – спрашиваю я, расталкивая Хадсона.

– Слышу что? – ворчит он, но я знаю, что он прислушивается, потому что через секунду после моего вопроса он склоняет голову набок и замирает, будто пытаясь понять, в чем дело.

Но прежде чем кто-то из нас успевает понять, кто или что издает этот звук, раздается громкий стук в дверь, и Дауд кричит, чтобы мы открывали.

Глава 80. Шепчи милые непустячки

– Что случилось? – вскрикиваю я, открыв дверь.

– Подойдите к окну. – Голос Дауда звучит взволнованно, лицо напряжено, и вслед за ним в комнату врываются Мэйси и Флинт. В коридоре Иден молотит по дверям, крича Джексону, чтобы он выходил быстрей.

– Что происходит? – Я смотрю на Хадсона, который уже раздвинул шторы.

– Похоже, на нас напали, – отвечает он, и по его голосу понятно, что он слегка озадачен и что ему холодно. Звучит звон колокола. Это сигнал тревоги.

– Мы же заморожены во времени, – говорю я, тоже подойдя к окну. – Мы находимся внутри движущейся машины, вы не забыли? Как кто-то может нас атаковать, если мы внутри? – Мне приходится повысить голос, чтобы они могли меня услышать, несмотря на крики, доносящиеся снизу, звон колокола и наполняющий воздух странный щелкающий звук.

– Понятия не имею, – отвечает Мэйси. – Разве что какие-то враги горгулий были заморожены во времени вместе с их Двором тысячу лет назад.

– Но разве к этому времени Армия горгулий не должна была всех их убить?

Тысяча лет – слишком долгий срок, чтобы нападать и не потерпеть поражение.

Продолжает звонить колокол, и между его ударами слышно, как кто-то кричит:

– Северная стена! Северная стена!

Мы все быстро переглядываемся, затем остальные выбегают из нашей комнаты, спеша одеться. Хадсон уже облачился в свою тренировочную форму и надевает ботинки, а я беру свою толстовку. Он терпеливо ждет, пока я одеваюсь и стягиваю волосы резинкой.

– Как ты думаешь, что это? – спрашиваю я, чувствуя, как неистово колотится мое сердце.

Хадсон смотрит мне в глаза.

– Не знаю, но начинаю подозревать, что это как-то связано с этим их легендарным Дозорным.

И тут мою грудь словно сжимают тиски и выдавливают из легких весь воздух. Нет, нет, нет, сейчас я не могу позволить себе паническую атаку. Только не сейчас, когда я нужна моему народу.

Я с трудом, по чуть-чуть, втягиваю в легкие воздух, молясь всем богам, чтобы это прекратилось, но атака становится только хуже. Мне страшно не только потому, что кто-то хочет нас убить, я боюсь также, что окажусь недостаточно сильна, чтобы сражаться плечом к плечу с моими сородичами, как они того ожидают.

– Полно. – Хадсон переносится ко мне, встает на колени и нежно обхватывает ладонями мое лицо. – Что, плохо, да?

В его голосе нет осуждения, нет досады от того, что я мешаю нам выйти и помочь отразить нападение врагов. Его бездонные синие глаза полны любви.

– Ты можешь сказать мне, сколько будет два плюс два? – спрашивает он, и я моргаю.

Он что, думает, что я ударилась головой, как тогда, на маяке?

– Эт-то не с-сотрясение м-мозга, – заикаясь, произношу я. Мои жилы словно наполнены льдом, зубы начинают стучать, тело дрожит. Чем больше я сопротивляюсь панической атаке, тем сильнее трясусь.

Хадсон убирает с моего лба кудряшку и заправляет ее за ухо.

– Я знаю, детка. Но все равно скажи мне, хорошо? Сколько будет два плюс два?

У меня нет сил спорить, а он, похоже, не собирается сдавать назад, так что я выдавливаю из себя:

– Че-четыре.

Он улыбается.

– Хорошо. А четыре плюс четыре?

– В-восемь.

– А восемь плюс восемь?

При чем тут простое сложение, когда моя армия вот-вот вступит в бой с врагом, таким ужасным, что они придумали институт Дозорных, чтобы те были начеку на случай нападения? Но я не могу этого сказать, поскольку у меня стучат зубы, так что вместо этого я сжимаю челюсти и говорю:

– Ш-шестнадцать.

– Ты молодец, Грейс. А ты можешь сказать мне, сколько будет шестнадцать плюс шестнадцать?

Я моргаю и отвечаю:

– Т-тридцать д-два.

– А тридцать два плюс тридцать два?

К тому времени, когда мы доходим до двухсот пятидесяти шести, я перестаю дрожать и могу наконец сделать глубокий вдох, чтобы снабдить легкие кислородом. Почувствовав, что паническая атака отступает, я вздыхаю и кладу голову на плечо Хадсону. Он притягивает меня к себе и целует в шею.

– Вот и все, Грейс, – успокаивает меня он. – Теперь тебе лучше.

Он прав. Это была одна из самых тяжелых панических атак за последние месяцы, однако она прошла всего за пару секунд. И сейчас я даже дрожу не так сильно, как обычно.

Я откидываюсь назад и смотрю ему в глаза:

– А зачем ты решил проверить мой устный счет?

Его щеки немного розовеют, и он пожимает плечами.

– Ты моя пара, и я хочу всегда служить тебе опорой, вот я и стал изучать способы облегчения панических атак. Оказалось, что, согласно некоторым исследованиям, при устном счете задействуется участок мозга, совершенно отличный от того, который отвечает за панические атаки. Так что простые математические расчеты могут заставить человека отвлечься от панической атаки и помогают облегчить ее.