Шрифт:
Закладка:
Тем не менее заговоры Трокмортона и Перри породили атмосферу, в которой Уолсингем расцвел. Марию сначала перевезли из-под надзора графа Шрусбери в руки сэра Эмиаса Поулета, радикального пуританина, который изолировал ее от внешнего мира. Затем Уолсингем с помощью Поулета и двойного агента католического беженца Гилберта Гиффорда наладил контролируемый канал связи между Марией и французским послом в Лондоне. Водонепроницаемую коробочку через отверстие от пробки помещали в пивную бочку. Ко времени зарождения заговора Энтони Бабингтона с целью убить Елизавету ловушка Уолсингема была готова. Он написал Лестеру: «Если дело хорошо сделать, оно сломает шею всем опасным проискам во время правления Ее Величества»[812]. Когда Мария одобрила запланированное убийство в продиктованном письме (17 июля 1586 года), ловушка захлопнулась. Заговорщиков Бабингтона судили и повесили, но по поводу казни Марии Елизавета мучилась даже больше, чем когда казнили Норфолка после заговора Ридольфи.
Поскольку Тауэр посчитали недостаточно безопасным и слишким близким к Лондону, Марию отправили в замок Фотерингей, где суд над ней официально открылся 14 октября 1586 года. Суд проводила комиссия из аристократов, тайных советников и ведущих судей, назначенная по условиям Акта о безопасности королевы. Несмотря на то что Мария настаивала на том, что она королева и поэтому неподсудна английскому общему праву, ее убедили, что она запятнала свою репутацию, отказавшись защищаться. Она отрицала всякое соучастие в неудавшемся убийстве, но на основании ее письма Бабингтону была признана виновной. Несомненно, если бы исполнение приговора не отсрочили по распоряжению Елизаветы, приговор суда опубликовали бы немедленно. Однако требование Марии, чтобы ее вину устанавливали по ее собственным словам или собственному почерку, не было удовлетворено.
Елизавета колебалась. Полностью воплотился прогноз Дэвисона, что она не заберет жизнь своей соперницы, если «ее не вынудит настоящий ужас»[813]. Несмотря на то что она позволила членам комиссии приговорить Марию 25 октября, Тайному совету не удалось использовать парламент, чтобы заставить Елизавету дойти до последней черты. Берли написал Уолсингему: «Мы привлекли парламент, с которым Ее Величество не любит сталкиваться, но мы все настаиваем, чтобы облегчить бремя и сильнее убедить мир за границей»[814]. Елизавету уговорили созвать парламент на 20 октября, парламентарии обратились к королеве с петицией казнить Марию. Ее обтекаемый ответ пришел 24 ноября: «Если я скажу, что не хотела бы делать то, о чем вы просите, то, наверное, это не совсем так; а сказать, что сделаю, пожалуй, значит навлечь опасность на то, что вы стараетесь сохранить»[815]. Королева сама назвала свое письмо «ответом без ответа», хотя основания откладывать решение существовали. Было важно удостовериться, что Яков не будет мстить за свою мать оружием, а также требовалось проконтролировать, чтобы Генрих III расценил предложение Марии передать ее гипотетическое право на английский престол Филиппу II как разрывающее ее связи с Францией. Однако главная причина состояла в том, что Мария была королевой, не подчиненной никакой земной власти, «поскольку самовластные монархи отвечают за свои поступки только перед Богом»[816]. Елизавете нужно было исчерпать все другие средства, прежде чем привести в исполнение смертный приговор. Она даже дошла до предложения, чтобы другие сняли с нее этот груз. По ее просьбе Поулету написали письмо с поручением избавиться от пленницы без ордера согласно Соглашению об ассоциации. Однако Поулет отказался. «Господь запрещает мне, – ответил он, – преступлением губить свою душу». Он, несомненно, предвидел судьбу Дэвисона, хотя Елизавету возмутила его «щепетильность». И она заговорила об «одном Вингфилде», который вместе с другими может исполнить это убийство[817].
В отчаянии Тайный совет предпринял самостоятельные действия. 4 декабря объявили приговор Марии, но его исполнение было «совершенно невыносимо» для Елизаветы. Хотя Берли подготовил распоряжение о приведении в исполнение смертного приговора в конце декабря, королева не могла собраться с силами, чтобы подписать его. Она дрогнула только 1 февраля 1587 года, когда запаниковала от охвативших страну слухов, что в Уэльсе высадились испанские войска, а Мария бежала из тюрьмы. Елизавета приказала Дэвисону принести документ. Она попросила перо и чернила и подписала. Затем Дэвисон получил устные команды противоположного свойства – сначала поставить печать на ордер, потом не ставить печать до дальнейших распоряжений. Он поставил печать сразу, и на срочном совещании 11 советников, включая Берли, Лестера, Хаттона, Дэвисона и второго лорда Говарда Эффингема, было принято решение отправить ордер, но не сообщать королеве, «пока не закончится казнь». Были отданы необходимые инструкции, а Уолсингем поставил свою подпись дома (он лежал больной в постели)[818].
Таким образом, Елизавета вынужденно поставила свою подпись, хотя вариант убийства еще сохранялся. Когда ордер доставили в Фотерингей, прецеденты смерти Эдуарда II и Ричарда II обдумывались, но «было решено, что более удобно или безопасно сделать это не тайно, а открыто, согласно статуту» 1585 года[819]. 8 февраля Марии отрубили голову. (Как и о ее внуке Карле I, о ней говорили, что лучше всего в жизни ей удалась смерть.)
Когда сын Шрусбери прискакал в Лондон с этим известием, зазвонили колокола, люди стали разжигать праздничные костры, но Елизавета пребывала в страшной ярости. Кощунство казни помазанной королевы лишило ее самообладания; она обезумела и впала в тоску. Королева целый месяц отказывалась встречаться с Берли и не читала его писем. Она даже спрашивала у юристов, нельзя ли по королевской прерогативе повесить Дэвисона за то, что он выпустил ордер из своих рук, – три недели Берли боялся, что ее гнев возьмет верх над законом. Нормальные отношения с Тайным советом восстановились только через четыре месяца. В итоге Дэвисона отправили в Тауэр, судили в Звездной палате,
