Шрифт:
Закладка:
Материалы к «Золотому Риму» вводят нас в творческую лабораторию Брюсова: «разрозненные выписки и заметки, систематизированные и разложенные по бумажным обложкам с наименованием глав. Можно различить три типа этих заметок: а) карандашные записи по ходу чтения той или иной книги на разные темы, в последовательности страниц книги; б) чернильные записи, систематизирующие эти выписки по темам: листы с заглавиями „Города“, „Дороги и акведуки“, „Гражданское управление империей“, „Налоги“, „Костюм“, „Пороки“, „Суеверия“ и т. п., и на каждом — выписки из разных книг; в) наброски связного изложения, обычно в начале глав: текст их идет легко, но недолго и скоро опять рассыпается на разрозненные заметки».
Замысел книги вырос из материалов к роману «Алтарь Победы», а от «Золотого Рима», в свою очередь, отделились замыслы антологии «Осенние цветы римской поэзии» и перевода «Эвхаристикона Богу» Павлина из Пеллы (считавшегося внуком Авсония), которому Брюсов хотел дать подзаголовок «Исповедь неудачника IV века». Оба труда не продвинулись дальше набросков, но в 1916–1917 годах Валерий Яковлевич вместе с Сергеем Шервинским начал готовить книгу статей и переводов из поэзии Рима, уделив особое внимание «младшим богам». «Почему привлекло Брюсова это хрестоматийное предприятие? — писал М. Л. Гаспаров. — Во-первых, потому что интерес к забытому и малоизвестному был в духе эстетизма того времени: восторгаться Авсонием и Кальвом было изысканней, чем восторгаться школьным классиком Вергилием. Во-вторых, потому что брюсовская концепция самоценных культур особенно ярко демонстрировалась не на творчестве великих классиков, уже ассимилированных новым временем, а на творчестве малых поэтов, более доступным свежему восприятию». Сказанное применимо и к Каролине Павловой, изучением и изданием наследия которой он занимался несколько ранее. «Венка» из «римских цветов» Брюсов не сплел, но отдельные переводы появились в журналах, другие составили сборник эротических стихов «Erotopaegnia»[85], вышедший в 1917 году, после отмены царской цензуры и до введения советской. Кроме «Алтаря Победы», материалы «Золотого Рима» легли в основу курса лекций «Рим и мир (падение Римской империи)» для народного университета им. А. Л. Шанявского.
Если применительно к «Огненному ангелу» слова Когана о «научном исследовании, испорченном приемами романиста» и «романе, испорченном приемами исследователя» были несправедливы, то к «Алтарю Победы» они подходят больше. «Его мечта — отметил Измайлов в отклике на первые главы, — действительно написать свой рассказ возможно ближе к тем тонам, в каких написал бы его римский писатель четвертого столетия. Не ищите поэтому легкости современного рассказа, живого, быстрого темпа в повести Брюсова. Ее язык почти намеренно тяжеловат[86]. […] Для него почти главное — историческая точность описаний, верность цитаты из какого-нибудь поэта, правильность понимания древних порядков и обыкновений. И в этой стороне он безупречен»{13}. Все же рецензенты сочли роман сложным и скучноватым{14}. Возможно, холодный прием помешал Валерию Яковлевичу закончить второй роман о Риме «Юпитер поверженный», впервые опубликованный в 1934 году.
Заметным событием литературной жизни стало чтение Брюсовым 19 января 1912 года в Обществе свободной эстетики перевода четвертой песни «Энеиды». «Чтение 700 с лишним стихов — перевод сделан стих в стих — заняло больше часу, и, несмотря на такую продолжительность, слушатели, наполнившие залу, следили за ним с неослабным вниманием, так ярки краски перевода»{15}. Как одну из примет времени его описал Константин Липскеров в поэме «Другой», интересном опыте московской гофманианы, созданном зимой 1916/17 года:
Блестит над сумрачным сукном
Лоб острый Брюсова. Кругом
Маячат призрачные лица,
Недвижной бабочкой лучится
Взор Белого. Среди седин
Классиковедающих, шорох
Усталых юношей, которых
Воспел насмешливо Кузмин.
И в черном, в желтом и в лиловом,
Превознесенные Серовым, —
В строках упорных и тугих,
Москвы отобранные жены
Внимают ропоту Дидоны,
Из мглы доплывшему до них.
Перевод «Энеиды» был для Брюсова делом жизни. Готовя первые книги для издательства Сабашниковых, он поставил на титульном листе: «Иоанне Матвеевне Брюсовой, доброй помощнице, этот труд многих лет посвящает Валерий Брюсов»{16}. Опыты предшественников он отверг как «вольные и часто неверные пересказы», опрощающие оригинал, и задался целью передать Вергилия с максимальной точностью, сохранив все многообразие его поэтических приемов и словесной инструментовки, включая непривычные для русского слуха ударения вроде «Гекуба» и «Паллада». Несмотря на упорную многолетнюю работу, он перевел лишь половину текста. Посмертно перевод был ославлен как образчик буквализма. Не считая себя компетентным для оценки этой работы, ограничусь указанием на необходимость ее переиздания и внимательного изучения, которое критики подменяли выхватыванием отдельных неудачных строк{17}.
2
Незавершенные работы Брюсова могут быть не менее значимы, чем завершенные. Пример — рассчитанное на несколько томов собрание стихов «Сны человечества», целью которого было «представить все формы, какие прошла лирика у всех народов во все времена (курсив мой. — В. М.)». Книгу (поначалу называвшуюся «Зеркало теней») он задумал в 1909 году, но только через два года начал писать ее и нашел окончательное заглавие, которое внес в проспект ПССП. 14 ноября 1913 года в «Эстетике» Брюсов рассказал о проекте, признав: «Здание, воздвигаемое мною, так велико, что я не знаю, успею ли я его достроить», — и прочитал подборку стихотворений «от примитивных песенок дикарей […] до баллад романтизма»{18}.
Сначала Валерий Яковлевич думал создать антологию переводов типичных произведений всех эпох и народов, однако вскоре отказался от этого. Уже в первом варианте предисловия говорилось: «Моей задачей было именно дать собрание произведений художественных, которые представляли бы не только исторический интерес, но и чисто художественный интерес. Я
