мы, северяне, сражаемся и умираем, чтобы защитить нашу землю, но только позвольте левантийцам сохранить за собой север, и ваши семьи и традиции всегда будут в опасности, какими бы мирными ни были намерения Гидеона э’Торина. А я буду сражаться за нашу страну и готов отдать за нее любого своего ребенка.

Невозможно возразить на такую речь, но пыл Манси-на успокоил самый сильный мой страх, хотя и не стер сомнения.

– У нас мало времени, ваше величество, – с легким нетерпением добавил Мансин, когда ни один из нас не ответил. – Солнце уже встало. Генералы собрались.

Оямада улыбнулся одними губами.

– Тогда освободите меня, чтобы у генералов не создалось превратного мнения о происходящем.

Мансин посмотрел на меня, ожидая подтверждения. Я кивнула, он разрезал путы на руках Оямады и позволил ему встать. Тот лишь насмешливо поклонился и вышел.

– Он вонзит вам нож в спину при первой же возможности, – сказал Мансин.

– Значит, не следует предоставлять ему такую возможность.

– Нужно избавиться от него как можно скорее.

И снова мысли о Дзае застряли в голове, как еда в горле, и я не смогла ответить. Я произносила речь не для того, чтобы временно переманить Оямаду на свою сторону. Если мы хотим победить левантийского императора, которого поддерживает светлейший Бахайн, нужно оставаться едиными.

* * *

Сегодня солдаты южных батальонов рассчитывали сражаться с левантийцами. Они собрались принять смерть или обрести славу в попытке вырвать Мейлян из рук захватчиков. Они не ожидали, что увидят со склона холма, как горит их город.

Лорд Оямада приказал всем собраться перед каменным постаментом в местном храме. Именно здесь, только в другое время, в другой жизни, они могли бы стоять, чтобы посмотреть на мою казнь, прежде чем идти на битву, однако все получилось не так, как планировалось.

Пока снаружи собирались солдаты, я стояла внутри храма и боролась с рвотными позывами. Я прижала руки к животу, обхватив затейливый узел на алом поясе – алом поясе Дзая. Алая мантия Кина выглядела на Дзае огромной, хотя ее и переделали в срочном порядке. А мне была как раз, как будто я рождена для нее, вот только я не могла перестать думать о словах Дзая – что Кисии нужен лидер, а не император. Меня глодал страх. Страх, что я, как и любой другой человек с императорской кровью, уже потеряла актуальность, во мне нет нужды, меня можно заменить. Страх, что я зазря так упорно боролась и так много потеряла, потому что вовсе не нужна Кисии.

Когда к массе солдат вышел лорд Оямада, они застыли и притихли.

– Как все вы знаете, – начал он, перекрикивая ветер, – левантийские трусы спалили город, лишь бы не встречаться с нами на поле боя. Но вы не знаете, что они так отчаянно пытались подорвать боевой дух нашей армии, что подослали наемного убийцу к императору. И с тяжелым сердцем мне приходится объявить, что убийца сделал свое черное дело. Мой внук Дзай Ц’ай, император Кин Второй, мертв. Убит левантийским убийцей.

Ветер попытался унести возмущенные крики, но они все равно прогремели громом. Что бы ни думали генералы о Дзае, поступок левантийцев их разъярил. Они не только объявили левантийца императором, но еще сожгли столицу и убили единственного выжившего сына императора Кина.

– С императором простятся со всеми почестями, – сказал лорд Оямада, когда гул толпы чуть затих. – Но, даже оплакивая потерю, мы должны двигаться вперед. К счастью, прежде чем город подожгли, Рё Мансин, министр левой руки императора Кина, сумел сбежать из тюрьмы, убив множество левантийцев, и сейчас он здесь, с нами, чтобы сражаться с нашествием варваров.

Его слова приветствовали радостными выкриками, а я медленно выдохнула, и страх отступил. Мансин много лет был министром левой руки, его любили в армии, и все же я беспокоилась. Теперь мне осталось беспокоиться только за себя.

– Варвары забрали его дочь и насильно выдали ее замуж за своего лжеимператора. – Толпа возмущенно загудела, преувеличенный драматизм спектакля явно пришелся солдатам по душе. – Но нас не обманешь, и мы не будем их терпеть из-за кражи одной женщины, из какой бы семьи она ни была.

Его слова распалили благородную ярость солдат и настроили в нашу поддержку, но у меня щемило сердце из-за Раха, и я гадала, сколько еще левантийцев похожи на него и вовсе не варвары, а просто воины, оказавшиеся вдали от дома. Но сейчас не было места для подобных нюансов, нам нужны были солдаты, готовые сражаться, и я стиснула руки в ожидании своего выхода.

– Они думают, что ослабили нас, – произнес лорд Оямада, все сильнее повышая голос. – Думали, что могут сжечь наш город, убить императора, и мы отступим, позволим им захватить нашу землю, но они ошибались! Мы рождены и вскормлены под снегом и бурями, на каменистых равнинах, продуваемых жестокими морскими ветрами. Кожа южан толще, чем звериные шкуры, и мы не склонимся перед грохочущими копытами чужеземных всадников. Пусть левантийцы и убили единственного выжившего сына императора Кина – они не убили его дочь. – Он переждал, пока стихнут крики, и добавил: – Я, лорд Оямада, министр правой руки, присягаю на верность императрице Мико Ц’ай, последней живой наследнице императора Кина, и обещаю, что все вместе мы изгоним мерзких захватчиков.

– Я, лорд Рё Мансин, министр левой руки, – выкрикнул Мансин над гулом голосов, – присягаю на верность ее величеству императрице Мико Ц’ай, воительнице.

Я могла остаться на месте. Могла спрятаться за алтарем или найти заднюю дверь и сбежать, пока все отвлеклись. Могла… Но не имела права.

Я выдохнула и шагнула вперед, прежде чем успела опомниться. На свет, под полные ожидания взгляды солдат, заполнивших двор. Люди в последних рядах явно не слышали речь Оямады, но его слова все равно распространились, потому что настала тишина. И я встала перед ними, благодаря ветер за то, что развевает мои волосы и одежду и скрывает дрожь от армии, готовой принести мне присягу. Оямада хорошо сыграл свою роль. Теперь очередь за мной.

Я разомкнула губы, но слова не шли. Кто-то закашлялся. Я столько раз мысленно повторяла слова, но все равно не могла произнести ни одного. Столько людей можно спасти, просто отдав север и встав в оборону за рекой, но так мы никогда не освободимся от левантийцев, чилтейцев или честолюбивых замыслов светлейшего Бахайна, никогда снова не станем единым целым, и Кисия ослабнет, теряя кусочек за кусочком, и в конце концов исчезнет совсем. Ради их детей и внуков, ради пока еще неясного будущего солдаты должны отдать жизни.

Среди уроков Кина не было ничего на такой случай.

– Кисия не смирится с правлением варваров, – сказала я отвратительно тонким и дрожащим голосом, и ветер тут же унес слова. – Кисия не допустит нарушения своих границ. Я – дочь императора Кина Ц’ая, и, как и мой отец до меня… – Я позволила себе слегка улыбнуться, потому что только я знала, о каком отце идет речь. – Я стою перед вами и готова биться за империю. За нашу империю.

И тишина. Ветер раздувал мою мантию и выбил локоны из тщательно уложенной прически с драгоценными шпильками. На моей шее тоже висели драгоценности, восполняя отсутствие короны Хиана. В нескольких шагах от меня стоял Мансин в доспехах и с мечом на боку – настоящий воин, так нужный нам сейчас, а меня представили как богиню, потому что Кисией всегда правили боги, а не люди, не существа из плоти и крови, которые живут и умирают, любят и ненавидят и сражаются до последнего вздоха, как предстоит каждому из этих солдат.

Я выдернула из прически шпильки и бросила их внимающей толпе. А когда сорвала с шеи ожерелье, один мой министр охнул от ужаса, но никто не пошевелился и не заговорил, а я шагнула к краю постамента.

– Я не бог, – прокричала я под завывания ветра и шепот. – Я человек из плоти и крови, такой же, как вы, с сердцем, которое кровоточит, и душой, которая в ярости. – Я взялась за изящный узел на поясе и продолжила: – Я хочу сражаться, чтобы Кисия снова стала единой. Целой. Сильной. Сражаться за Кисию, которая гордо выстоит