гомофоб. А ведь именно такие молодые люди составляют большинство тех, кто даёт отпор гомосексуальным домогательствам. Не следует расценивать ссадины и кровоподтёки, заработанные Ч. в его похождениях, доказательством его схваток именно с гомофобами. Его навязчивость могла вывести из себя многих: “ядерного” гетеросексуала, противника случайных связей, наконец, самого обычного молодого человека, соблюдающего верность своей избраннице или избраннику.

Даже если отказ от вступления в гомосексуальную связь продиктован тем или иным страхом (стать участником “извращённого полового акта”, пойти против общепринятых норм, заразиться венерическим заболеванием, попасть в лапы шантажиста и т. д.), вряд ли можно считать его непременно невротическим. Скорее, подобные страхи имеют защитный характер и по–человечески вполне понятны.

С другой стороны, гомофобия нуждается в отмежевании от ещё одной формы неприятия гомосексуальности. Речь идёт о том, что ненависть к геям может носить бредовый или иной психотический характер, наблюдаясь в клинике психических заболеваний. При некоторых формах шизофрении ненависть к гомосексуалам больному порой внушают “голоса” — галлюцинации. Эпилептики могут ненавидеть и преследовать гомосексуалов в силу присущей им немотивированной злобы, направленной на всё нестандартное и “безбожное”. Наконец, гомофобия может быть проявлением человеконенавистничества как крайнего проявления авторитарного характера (достаточно вспомнить ядовитые бредни Новохатского).

В случае истинной невротической гомофобии речь идёт либо о вытесненном в подсознание гомосексуальном влечении, либо о других невротических механизмах. Человек с достаточно высоким интеллектом, даже понимая, что его гомофобные предрассудки нелогичны и противоречивы, тем не менее, испытывает душевный дискомфорт, сталкиваясь с проявлениями гомосексуальности. Потому–то один мой приятель, разделяя миф, ещё сравнительно недавно распространённый в обществе, утверждал, что о гомосексуализме говорить так же неприлично, как о геморрое или о лобковых вшах. Гримаса неудовольствия и даже страдания искажает его лицо при появлении на экране телевизора певца с гомосексуальными манерами.

Письма Сергея и анонимного корреспондента (А. К.) достаточно чётко выявляют болезненный характер гомосексуальной тревоги. А ведь эта невротическая реакция — тоже одно из проявлений гомофобии, правда, интернализованной. О невротической природе и о широкой распространённости этой, почти постоянной тени однополого влечения, уже говорилось в ходе анализа “(Интро)миссии” Лычёва и газетных публикаций.

Как бы себя не проявляла гомофобия, во врачебной коррекции нуждаются даже самые её невинные виды, носящие форму простого предубеждения. Ведь и они имеют невротический, и, следовательно, нелогичный и иррациональный характер. И тут тоже вполне уместно (как и в оценке болезненности гомосексуализма) марксово определение болезни, как “ограниченной в своей свободе жизни”. Скажем, кто–то, узнав о гомосексуальности того или иного человека, почувствует отвращение к нему. Если до этого он ценил и уважал его личные и деловые качества, успешно сотрудничая с ним, то внезапно появившаяся антипатия послужит лишь во вред делу. Между тем, такая ситуация вдвойне нелепа и смехотворна, поскольку каких–либо попыток полового сближения с гомофобом этот внезапно им отвергнутый знакомый, скорее всего, и не собирался предпринимать.

Более опасно и трагично обстоит дело в случаях делинквентного поведения. Ведь у подобных субъектов внутриличностная борьба с собственной гомосексуальностью выходит за рамки их личных чувств и переживаний. По механизму проекции в этих случаях она переносится вовне и выливается в уголовные гомофобные акции (например, “ремонт”).

Повторим ещё раз: в коррекции нуждаются все формы гомофобии, и лёгкие, как у моего приятеля, и тяжёлые, сопровождающиеся расстройствами половой функции или приводящие к правонарушениям. Самый частый путь преодоления гомофобии — осознание того, что в её основе лежит вытесненная собственная гомосексуальность. Такой способ отнюдь не предполагает реализацию гомосексуального компонента влечения.

Коррекция гомофобии у моего приятеля и вовсе не потребовала лечения, проведённого по всем правилам искусства. Заметив однажды его гримасу отвращения во время телевизионного выступления “поп–звезды” с “голубыми” манерами, я заметил ему:

— А ведь в отрицании “голубизны” ты очень непоследователен. Если тебе так уж отвратителен этот певец, то почему тебя не коробит наиболее полное отражение гомосексуализма в изобразительном искусстве или в музыке, скажем, у Микеланджело, или у Чайковского и Баха?

— Как?! — ужаснулся приятель, — Бах — педераст?!

Я его успокоил, сказав, что в своей половой ориентации Бах был строго гетеросексуальным. Тем не менее, его музыка часто отражает самую сущность гомосексуальности — экстаз подчинения сильной личности в любви к ещё более совершенному избраннику. Это же составляет суть скульптур и фресок Микеланджело, его изображений Давида, Христа, Бога–Отца. Токкаты и фуги Баха выражают напряжённые духовные поиски Бога и полное подчинение ему. Это сопровождается столь мощным чувством экстаза, что он невольно ассоциируется с чувством оргазма.

У Чайковского на первый план выступает другой аспект гомосексуальности — чувство неизбежности и неотвратимости страсти, тема рока. Этим трагическим гомосексуальным ощущением пронизаны его самые гениальные творения: Пятая и Шестая симфонии, “Ромео и Джульетта”, “Лебединое озеро”, “Пиковая дама”.

Как бы ни относились ортодоксальные искусствоведы к такой несколько вольной трактовке музыки Чайковского и Баха, коррекция гомофобии с её помощью удалась на славу!

Впрочем, её успех был подготовлен долгими предварительными беседами с ним и с помощью его жены, по счастью свободной от невротических комплексов и, в отличие от Дили Еникеевой, не страдающей гомофобией. Но как быть с другими гомофобами, с тем же Новохатским? Симулирует ли он свой бред или страдает паранойей по–настоящему, это не меняет дела. Увы, он неизлечим. Гомофобия психиатра Еникеевой менее безнадёжна, но коррекция её невроза потребует много усилий. Похожим образом обстоит дело и с большинством нашего населения, отравленным гомофобными предрассудками. Удастся ли когда–нибудь достичь компромисса между гомосексуалами и гетеросексуальным большинством? Разговор об этом ключевом вопросе пойдёт в последней части книги.

Профилактика неврозов, связанных с гомосексуальностью

И, наконец, несколько слов о профилактике. Гюнтер Дёрнер советует с целью предупреждения гомосексуальности вводить андрогены всем беременным, у которых плод имеет мужской пол. Александр Резников (1982) резонно замечает на это, что такое вмешательство, учитывая результаты экспериментов самого Дёрнера, окажется, скорее, вредным, чем полезным. Разумеется, оно недопустимо.

Суровые психиатры А. Качаев и Г. Пономарёв настаивают на принудительной “профилактике”: “Одной из основных задач по профилактике половых извращений, и гомосексуализма в частности, в связи с социальной опасностью гомосексуалистов (стойкость и скрытность гомосексуальных связей, стремлением к постоянному поиску партнёра или объекта и др.), должно быть внедрение системы дифференцированного медико–правового подхода: выявление и строгий учёт занимающихся гомосексуализмом лиц в психоневрологических диспансерах и в органах милиции”.

Вот кто по–настоящему обескуражен отменой пресловутой статьи, карающей за мужеложство! Как же невзлюбили эти психиатры гомосексуалов! То ли они всё–таки обиделись на своих “больных” за их недостаточную податливость к лечению аминазином и сульфазином, то ли над эскулапами витает тень незабвенного Николая Крыленко. Тот когда–то призывал врачей разобраться с “педерастами” — больные они или просто классовые враги? Похоже, судебные психиатры с этим вопросом