— Если тебе нужно только это, то — да. Я согласна. Мы всегда принадлежали друг другу и будем. Точка. Но… без официального… ммм… без всяких печатей.

Отстраняюсь, заглядывая в глаза.

Под вуалью внимательности — страх.

— Ты боишься меня?

— Боюсь.

Мы говорим тихо и вкрадчиво, словно вступая по минному полю.

И это именно так. Нам нужно разминировать друг друга.

— Женя… Я в силу наших статусов имею власть над тобой. Ты давно уже знаешь все границы — и свои и мои. Чего?..

Молчит. Грудь вздымается слишком часто. Её горло вздрагивает в попытке сглотнуть.

Отрицательно качает головой.

— Я не могу произнести это.

— Ты боишься, что я могу сорваться и причинить тебе вред, как тогда? Этого больше не будет. То, что случилось тогда — это был мой страх остаться без тебя. А я больше не позволю…

— Да. Вот этого, — опускает глаза.

— Не понимаю.

— Если я рожу ребенка в браке с тобой, то мы автоматически становимся ему опекунами в равных правах, Олег.

— И?

— Ты имеешь больше денег и больше возможностей, при разводе ты не позволишь мне забрать его. Не потому что он тебе нужен даже, а как поводок. Так ведь?

— Какой на*уй развод?! — встряхиваю за плечи. — Не может быть никакого развода!

— Ну так ведь? — отбивает мои руки. — Скажи мне?? Просто скажи мне правду.

Нет, эту правду нельзя говорить. Зачем ее говорить?! Это же очевидно! Разве кто-то бы сделал по-другому? Ну может, кто-то бы и сделал…

— Какой развод, Женечка?.. — закрываю я глаза.

— Никто не может знать наперед, как…

— Я могу! — перебиваю ее пустые рассуждения.

— НИКТО не может! Даже ты.

— Женя, эти бумаги формальность. Я могу добиться того же самого, даже если мы будем не в браке и ты при рождении оформишь ребенка на другого человека. Ты что — не понимаешь?

— Понимаю! — срывается. — И это главная причина, почему ты меня не увидишь больше, если ребенок-таки случится! Ни меня, ни его!

— Да ты что, Женечка?! — срывает меня. — Ты что говоришь? Ты сможешь так поступить со мной?

— Ну а что же мне делать?! Ты хочешь отнять у меня всё — душу, тело, чувства, свободу воли, близких, даже ребенка! Отнять абсолютно все!

— Ты же отняла!

— Нет! Ты отбросил всё сам! С удовольствием! Ты никогда ни в ком не нуждался!

Так стоп, стоп… нет!

Не обвинять. Не бить в ответ. Не сходить с ума. Это страх. Страх лечат по-другому.

— Всё! — поднимаю руки, останавливая. — Я понял.

Внутри меня становится тихо. И она тоже замирает, вглядываясь в меня.

— Заново.

Вдох…. Выдох…

Я забираю себе в ладони ее дрожащие руки. Нервы у моей девочки тоже на пределе.

— Ты озвучила — ты умница. Спасибо! Мне теперь понятно, где тебе не гармонично со мной. Я это исправлю.

Целую пальцы, зажатые в моих руках.

— Моя девочка. Я хочу забрать все — это правда. Но не для того, чтобы отнять. Для того, чтобы разделить это с тобой. Ты же знаешь, я не могу испытывать ничего без тебя. Я чувствую твой ужас от мысли, что я могу отнять ребенка. Но неужели ты не чувствуешь мой, когда говоришь о том, что снова отнимешь у меня себя? Мы уже шли на поводу своих ужасов и разрушили все, что было между нами. Я прошу тебя… Не сталкивай нас опять на этот путь. Ты сейчас делаешь тоже самое. Пусть всё будет по-другому в этот раз. Не надо действовать на опережение своих страхов. Ты во всем доверяешь мне, доверься и в этом. Мы оба изменились, я уверен, всё получится. И это кольцо… — я вытаскиваю его, зажимая в пальцах. — Для меня это твое желание разделять со мной свою жизнь. Мы не пойдем в загс завтра. Но мне нужен твой принципиальный ответ. Ты выйдешь за меня?

Ее взгляд, как загипнотизированный прикован к мерцающему камню.

Мои плечи сводит от напряжения.

— Женечка… я люблю тебя, моя девочка… всё будет у нас хорошо…я не стану тебя слишком торопить… ты сама выберешь дату… когда будешь готова…

— Да.

И меня отпускает. Я надеваю кольцо. Оно идеально садится на безымянный, закрывая белый след от чужого ободка.

Моя…

Наши губы медленно гладят друг друга. Каждый из нас думает о своем.

Мои пальцы сжимают ее безымянный с кольцом.

Меня сносит и хочется рассказать ей очень много болючего из своей без нее реальности. Но я вижу, как ей тяжело рядом со мной сейчас и не хочу омрачать происходящего. Поэтому мы просто молчим.

— Олег…

— М?..

— Раз уж я — неисправимая твоя фанатичка и опять пошла в этот омут. Давай, снимем траур с этой истории с предложением?

— Я не против.

— Всё-таки день рождение моего мужчины. Хотелось бы праздновать.

— Тем более — есть что! — целую палец с кольцом.

— Маленькому Олежке прилетало ремнем? — ведет она бровью.

Я знаю, что маленькой Женечке прилетало. И ремнями и резиновыми шнурами. До черных, непроходящих месяцами синяков. Она делилась как-то, когда была то ли пьяная… то ли под какой-то наркотой… Наверное, и не помнит. Не знаю, осуждаю ли я за это ее родителей. Не был на их месте. Но скорее — да. Ведь она не соглашалась на этот ремень и эти резиновые шнуры. И стоп-словом ее никто не одаривал. И я не могу помыслить ни одной ситуации, в которой я мог бы так наказать Асю, даже имея на это право.

И даже мой любимый ремень, раскрашенный под светофор ни секунды не вызвал у меня такого желания.

— Нет, детка. Осуждения отца было достаточно. Почему ты спросила?

— К слову пришлось, — улыбается. — У меня подарок для тебя.

Снимает со спинки стула пакетик. Достает коробочку. Открывает.

Там светлый замшевый ремень. Хороший. Брендовый. Дорогой. Очень. Не такой как у меня, но…

Мне хочется применить его по прямому назначению.

И я сжимаю челюсти.

— Мне кажется у тебя вместо белого мозгового вещества скомканные страницы из энциклопедии по садизму.

Закусывает губу.

— Но Асминог же испортила твой.

— Не испортила. Она… ребенок и по-своему постаралась меня порадовать.

Магнитный замок от детей на дверь. Уже нашел, осталось только заказать с eBay.

— Пф! Как демократично! — с сарказмом, но скорее веселым, чем злым. — Как понимающе…

— Женя… боевой раскрас на ремне никак не помешает использовать его для украшения твоей задницы.