повидаться с нею. Утрата подстегивала его желание, а сознание, что она находится в доступном месте, где ее в любой момент можно увидеть, лишь усиливало его чувства, побуждая предпринять новую попытку сближения. В последнее время он вообще находился в каком-то странном состоянии — даже случайные — то в коридоре, то на лестнице, то в буфете — встречи с юридической советницей, которая каждый раз смущенно кивала ему головой, пробуждали в нем одну лишь симпатию и дружелюбие. Она немного отяжелела с зимы, бедняжка! Теперь он совершенно ее не боялся. Он стал настолько сильным, что, пожалуй, мог бы даже вновь допустить ее в свою жизнь. И вот сейчас, в этот ослепительный полуденный час, ему вдруг захотелось проверить, в самом деле она все еще ждет его или это ему только кажется. Он встал из-за стола и вышел из кабинета. Коридоры министерства были пустынны — большинство сотрудников все еще были в отпуску, а у тех, кто оставался на месте, мысли тоже гуляли весьма далеко. Спустившись по широким каменным ступеням аристократического здания мандатных времен, он пересек двор и оказался в другом корпусе, поднялся на два этажа, придумав по дороге какой-то пустяковый юридический вопрос, и постучал в дверь. Но ее кабинет был пуст. Он заглянул в комнату секретарш — там одиноко сидела молодая черноволосая девушка с живыми, смешливыми глазами и терпеливо красила себе ногти красным лаком. «Что, ваша начальница в отпуске?» — спросил он. «Да», — ответила секретарша, даже не взглянув на него. «И давно?» — «Уже три недели», — ответила та. «Целых три недели? — удивился Молхо. — И никто ее не замещает?» — «Ее никто не может заменить», — улыбнулась секретарша. «А если вдруг возникнет какой-нибудь юридический вопрос?» — спросил Молхо. «Это в такое-то лето?» — кокетливо спросила секретарша, которую, видимо, развеселил его вопрос. «Да, именно в такое». — «Ну, так подождут», — лениво ответила она. «А если ждать нельзя?» — продолжал настаивать Молхо. «Тогда пусть этот вопрос сам себя решает», — усмехнулась секретарша.

Он тоже посмеялся, медленно вышел, спустился по лестнице и неожиданно увидел в конце коридора первого этажа свою тещу, все в той же соломенной шляпе на голове, — она стояла, сжимая в руках несколько бланков. «Что вы тут делаете?» — удивленно спросил он, глядя на нее, и у него вдруг промелькнула мысль, что старуха, пожалуй, недолго протянет — она была бледна, как призрак. В углу, на скамье, среди небольшой группы посетителей, сидела ее русская подруга, тут же приветливо кивнувшая ему, а рядом с ней — ее грузная дочь, зардевшаяся при виде Молхо. Он взял документы из рук тещи. Они были напечатаны на старой пожелтевшей бумаге, он давно уже не видел такой. Один бланк представлял собой просьбу о предоставлении заграничного паспорта, другой — форму для отказа от израильского гражданства. Он завел всех троих в соседнюю пустую комнату, сел за стол и стал заполнять для них бумаги. «Почему она хочет отказаться от гражданства?» — спросил он. Оказалось, что в финском посольстве, которое представляло интересы СССР в Израиле, ей посоветовали заполнить такой бланк, чтобы доказать советским властям, насколько серьезно ее намерение вернуться на родину. Она хотела также вернуть себе статус беженки, но это можно было сделать только через отделение Еврейского агентства в Вене, а оттуда не отвечали на ее письма. «Я вижу, что она всерьез решила вернуться», — заметил Молхо, не высказываясь по поводу этого решения. Он с интересом посмотрел на нее. Она была одета не по сезону тепло. На иврите она по-прежнему не говорила, теща объясняла вместо нее. Ее объяснения не удовлетворили Молхо, и он отправился в другой кабинет, представился, рассказал, в чем дело, и получил дополнительные бланки, с которыми вернулся к ожидавшим его женщинам, усадил их вокруг себя и стал заполнять новые формы, торопясь успеть до окончания работы, чтобы подписать их у соответствующих чиновников, пока они не ушли домой. Женщины были полны благодарности, а молодая, которой каждое его слово приходилось переводить с иврита на немецкий, а с немецкого на русский, то краснела, то вздыхала, то заливалась смехом и время от времени произносила длинные непонятные фразы, в которых Молхо улавливал только одно, часто повторяющееся слово: «бюрократы», — видно, эти бюрократы были, по ее мнению, причиной всех ее бед. Он даже обиделся — можно подумать, что там у них нет бюрократии. Но теща так боялась его рассердить и все время так старалась вызвать в нем сочувствие, что он тут же успокоился, заполнил все нужные бланки, даже зашел к начальнику соответствующего отдела, чтобы получить его личную подпись, по собственному почину сделал копии всех документов на служебной копировальной машине и потом отвез всех трех — сначала высадив двух русских женщин на центральной автобусной станции, возле остановки автобуса на Кирьят-Ям[29], а потом доставив тещу в ее дом престарелых на Кармеле.

Проделанная вместе работа снова сблизила их друг с другом, а она казалась такой бледной, изможденной и усталой, особенно в этом слепящем солнечном свете, что он вышел из машины, открыл перед ней дверцу и провел ее до входной двери. Она снова поблагодарила его за все, что он сделал. «Ерунда, — сказал он. — Я, конечно, ценю ваши усилия, но вы могли сэкономить время, если бы позвонили мне вчера и рассказали, в чем дело. Но почему все-таки эта молодая женщина так хочет вернуться в Россию? — снова спросил он, используя подвернувшийся вопрос, чтобы пройти с тещей в вестибюль. Двери обеденного зала были широко открыты. Рассеянно слушая ее сбивчивый ответ, он бросил взгляд в зал и с удивлением увидел, что за столами, покрытыми белыми накрахмаленными скатертями, сидит лишь несколько стариков, как будто все остальные уже покинули этот мир. — Что это? — перебил он тещу. — Где все ваши жильцы? — Она объяснила, что многие уехали в Европу — в летний отпуск и заодно навестить детей. — И у вас продолжают держать кухню для этих немногих оставшихся?» — еще больше удивился он, глядя, как официантки ловко маневрируют тяжело нагруженными подносами, на которых стояли тарелки дымящегося супа. Вместо ответа теща поинтересовалась, вернулась ли уже из отпуска его домработница. «Нет, — сказал Молхо, — ведь я дал ей целый месяц отпуска, так она попросила. И мне кажется, — добавил он тихо, — что она беременна, хотя я понятия не имею, замужем ли она вообще». Теща встревоженно покачала головой: «Тебе надо подумать о новой домработнице. А на сегодняшний вечер у тебя есть