все.

Дом был высоким, в два этажа. Некогда, надо думать, роскошным и нарядным. Стены его наверняка белили по весне, избавляя от следов сырости и зимних тягот. Крышу правили. А на подоконники и этот вот балкончик выносили горшки с цветами.

Моя свекровь очень любила украшать дом живыми цветами. И даже самолично поливала их.

Я стиснула зубы.

Ныне дом был сер, уныл и грязен. И эта заброшенность как-то слишком уж резко контрастировала с зеленью полей, с ухоженностью их. Даже заборы у свинарников и те были покрашены.

А дом…

Брошенный?

Нелюбимый?

И Анна смотрит на него так… так… что становится ясно. Не от отсутствия денег эта его неказистость, но от боли и нелюбви хозяйской. Для нее прошлое еще живо, пока жив этот дом. И отдала бы она его с радостью превеликой, и продала бы…

Не позволили?

Я остановила грузовик у крыльца.

- Приехали, - сказала нарочито весело. – Веди к больному…

- Что?

Она вздрогнула и посмотрела на меня с удивлением. Чуть нахмурилась.

- А вы… кто?

- Анна?

- Вы… - подняла руку. – Извините… голова так болит. Опять болит. Постоянно болит. Я… пойду.

- Иди, - согласилась я, отступая.

Никуда она не денется.

А я вот осмотрюсь. Мы осмотримся…

Дом я обошла стороной.

Не нравился он мне.

Очень.

И все же сперва я заглянула в сарай, где воняло машинным маслом и соляркой. Убедилась, что внутри сарай обыкновенно-уныл. Какие-то короба, детали, полуразобранный грузовик на подпорках из кирпичей. Тряпье. Инструменты.

В соседнем пахло животными и кровью.

Крюки.

Цепи.

Тазы вдоль стены. Чистые, блестящие даже… а люди где? Должны быть люди. Обязаны.

- Эй, есть кто живой? – крикнула я, принюхиваясь.

Людьми не пахло.

И Девочка их не чуяла.

А вот запах свиней, особенно свиного дерьма, становился ярче и резче. Свинарников была два, низкие, просевшие будто здания с крышами, крытыми дранкой. Лишенные окон, и оттого еще более уродливые. Даже беленые стены не уменьшали этого уродства.

Свиньи…

Огромные свиньи. В жизни таких не видела. Это что за порода интересно? Каждая величиной почти с лошадь, только куда как шире…

Матерая свиноматка, дремавшая у стены, подняла голову, уставившись на меня красными глазами. Хрюкнула и с трудом, но поднялась на ноги. На голос её отозвались и прочие…

По спине побежали мурашки.

Даже тот несчастный медведь показался мне вдруг понятнее, роднее и безопаснее, чем эти вот свиньи, явно измененные кем-то. Хотя… вариантов тут немного.

Ну вот почему мы с Бекшеевым вечно в какое-то дерьмо вляпываемся, а?

- Ну его, - сказала я Девочке. – Тут искать будем позже. Когда Одинцов со своей бригадой прибудет.

Дом.

Дом стоял рядом. Темный. Недобрый.

Манящий.

И я решилась.

Глава 44 Западня

Глава 44 Западня

«Выбрать наряд, подходящий к случаю, не так-то и просто, как сие может показаться. Не стоит уделять внимание лишь цвету платья, который, безусловно важен, но и не только он. Значение имеют длина и пышность юбки, качество и обилие отделки, оттенок кружева или же то, из чего сделаны пуговицы. Для дневных платьев стоит избегать излишнего роскошества, отдавая предпочтение простоте линий…»

Модные советы для юных особ.

В какой-то момент Бекшеев отключился. Это было вполне ожидаемо. Более того, странно, что он не отключился раньше. Боль то накатывала волной, то отступала. И слабость тоже.

Мысли…

- Упрямый, - сказал кто-то, от кого пахло зверем и гнилью. – Хорошо. Должно получиться. А теперь – спи.

И Бекшеев не смог не исполнить этот приказ. Только подумалось, что менталисты – твари редкие, а вот Бекшееву, судя по всему, на них везет.

Чтоб их всех…

Пробуждение было болезненным. И холодным. Мокрым… мокро было снизу, и эта мокрота позволяла ощутить холод, тянувшийся из-под земли. Он лежал… да, определенно, лежал.

На мокром.

В луже?

Одежда пропиталась водой и прилипла к телу. Вода была на лице. На волосах. Дождь? Дождь, это плохо… наверное… следы размоет. А их должны искать… должны бы уже.

Где он?

Память подбрасывала одну картинку за другой, наглядно демонстрируя Бекшееву, какой он идиот. Беспечный. И если умрет… что сделаешь, сам виноват.

Голова на пеньке.

Он открыл глаза. И не удивился, увидев Михеича. Только еще подумалось, что прав был Туржин… и жаль, что Бекшеев не понимал этой правоты. Если выживет, то извинится.

Если…

- Пить? – Михеич глядел без ненависти. Сидел он на корточках, чуть наклонившись, упираясь в землю костяшками пальцев. И ныне в фигуре его было больше звериного, чем человеческого. Рядом у ног лежала собака, крупная косматая и с разумным взглядом.

В нем читалось, что Бекшееву не стоит и пытаться сбежать.

Бегает он плохо.

Собаки всяко лучше.

- Пить, - согласился Бекшеев и губы облизал, собирая с них редкие капли. Дождь был мелким, даже не столько дождь, сколько морось.

- Сейчас, - Михеич сунул руку под спину и приподнял, аккуратно так. – Ты извини, княже…

Воду он дал из фляги. И пахло от нее травами.

- Н-нет.

- Не бойся, не сонные, - Михеич правильно все понял. – Это так… чтоб тело поддержать.

- Зачем? Все одно ведь убьете.

- Так-то оно так, да умереть можно по-разному. Вы ж, благородные, и смерти такой ищете… я, как воевал, нагляделся… та подлая, эта геройская. Хотя смерть – она завсегда смерть.

- Значит… вас трое?

Пил Бекшеев аккуратно, и горло с трудом пропускало даже мелкие глотки, норовя сжаться кольцом.

- Чего трое? Я да Васька…

- Нет.

- Не веришь?

- Н-не верю. П-переложи куда… мокро лежать. Еще застужусь.

Михеич засмеялся хриплым смехом.

- Славный ты, княже… на сей раз и вправду, глядишь, получится. Не кривишься, пощады не просишь… не грозишься.

- А смысл? – Бекшеев пожал плечами и поморщился. Левое полоснуло болью, напоминая, что он в общем-то ранен.

- Вот то-то и оно… - Михеич убрал флягу и, наклонившись, сунул руки в подмышки. – Погодь… руки еще не отошли? Но скоро уже… так-то давай… вот сюда, на лапнике мягче будет.

Он аккуратно, бережно даже усадил Бекшеева на кучу еловых веток. И грязь отряхнул. Оглядел. Вздохнул и, стянув