Растущей проблемой становился церковный сепаратизм, который шел рука об руку с национальным. В различных частях страны стали поднимать вопрос о введении богослужения на национальном языке, об избрании архиереев «своей» национальности. Уже 12 марта Собор Иверской Апостольской Церкви провозгласил возрождение автокефалии древней Грузинской Православной церкви. Чрезвычайное собрание клира и мирян Бессарабии выступило за восстановление существовавшей там до 1812 года церковной автономии. На съезде духовенства Владикавказской епархии требовали создания на территории Северной и Южной Осетии отдельной осетинской епархии.

В мае началась работа над Библией на украинском языке, а в начале лета Синод объявил, что не видел препятствий «введению в местностях с малорусским населением малорусского языка в церковной проповеди и церковно-приходских школах»[996]. «Биржевые ведомости» 16 июня сообщали: «С провозглашением Центральной Украинской Радой независимости «самостийной Украйны» совпало стремление некоторой части местного духовенства отмежеваться в особую автокафальную церковь. В руководящих церковных кругах получены сведения об оригинальных по этому поводу постановлениях, вынесенных волынским епархиальным съездом, на котором участвовали представители духовенства, мирян, воинские и рабочие делегаты, а также члены «Украинской Просвиты». Постановлено, между прочим, что украинские губернии, а их насчитывается двенадцать, должны образовать особую автономную метрополию, причем отношение ее к высшим центральным органам русской церкви должно быть таково же, как… к константинопольскому патриарху. Помимо церковной автономии съезд постановил все преподавание в духовных школах вести на украинском языке»[997].

Представители всех других вероисповеданий — не православного — приветствовали Февраль, принесший им равенство в правах. В адрес Временного правительства поступали приветствия от старообрядческих, армяно-григорианских, мусульманских, иудейских, католических, униатских, баптистских и других общин, заверявших власти в своей полной лояльности.

Съезды и совещания староверов — к ним относился и Гучков, как и многие другие представители московского бизнеса, принимавшие активное участие в свержении самодержавия, — поддерживали войну до победного конца. Старообрядцы самого массового — поповщинского Белокриницкого согласия — постановили: «Признавая, что война обременительна и вносит разруху в жизнь страны, желательно возможно скорейшее окончание ее, но мир может быть заключен только достойный Великой России в полном единении с нашими доблестными союзниками; вместе с тем мы готовы на дальнейшие жертвы, для продолжения войны, чтобы закрепить добытую свободу и сохранить целость России, не желая отдать врагу пяди нашей земли и быть порабощенным; также не желаем порабощения других народов»[998].

Все верующие, не входившие в лоно Русской православной церкви с энтузиазмом приветствовали идею отделения Церкви от государства, видя в этом главное условие лишения РПЦ ее привилегированного положения. Съезд старообрядцев в апреле постановил: «Церковь не может быть в услужении государственной власти. Церковь должна отказаться от всяких поползновений к господству, должна отказаться от денежной поддержки государства… Полное отделение Церкви от государства и свобода религиозных групп, находящихся в России, послужит только к благу, величию и процветанию свободной России»[999].

Временное правительство сделало немало для неправославных конфессий: было разрешено свободное проведение мусульманских, протестантских и иных съездов, ламаиты получили право официально именоваться буддистами, был изменен порядок использования вакуфными землями, утверждены новые инструкции по управлению лютеранскими приходами в Гдове, Ревеле и Пскове и т. д. На прошедшем в Москве в мае Всероссийском мусульманском съезде на альтернативной основе был избран муфтий Галимджан Беруди, видный представитель джадидизма, сформировано Духовное управление мусульман России. В Бурятии идеологом буддистского обновленческого движения стал хамбо-лама Атван Доржиев, который выступил за возвращение к философским основам первозданного буддизма и расширение участия в религиозной жизни буддистов-мирян[1000].

Революция перевернула все сословия традиционного российского социума, сделав общество формально всесословным, подорвала нравственные и духовные столпы общества. При этом у всех социальных слоев, как мы видели, были основания для разочарования новой властью. Имущие классы быстро переставали быть таковыми, а неимущие не устраивали темпы перемен в их пользу. И все одинаково остро чувствовали экономический развал, разгул анархии и тяготы войны.

«Революцию совершили представители всех классов и сословий России — но ни один класс и ни одно сословие не вкусили ее плодов»[1001], — замечал Уинстон Черчилль.