ум, набирал образованность (теперь, по нашим временам, редкую), огранивал цельность и нравственную дисциплину характера, обнажал нервы-рецепторы, чтоб раньше других и больше чувствовать, что происходит в народе и обществе. А обобщающим началом этих мучительных трудов над собой была и есть совесть[256].

Любопытно, что впоследствии их пути разойдутся. Черняев, уже работая в Фонде Горбачева, 15 марта 1993 года напишет Яковлеву о том, что в его (Черняева) последней книге содержится «печать глубокого разочарования тобой, которое наступило еще в 1991 году, задолго до путча, и которое продолжало нарастать и потом, и в 1992 году»[257].

Письмо А. С. Черняева А. Н. Яковлеву. 15 марта 1993. [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 2. Д. 517. Л. 1]

Отчего наступило «разочарование»? Мы вернемся к этому в следующей главе.

А пока наш герой на пике своей славы и своего могущества.

Виталий Игнатенко, возглавлявший тогда журнал «Новое время», а затем приглашенный Горбачевым на должность пресс-секретаря, особо отмечал, что главный идеолог всегда стоял на стороне журналистов:

Даже когда они ошибались. Он мог тебе лично все, что он думает, высказать на всю катушку, но в обиду на растерзание Аппарата ЦК не даст. Потому его все очень уважали в нашем цехе. За глаза называли «дядей Сашей». Думаю, до него доходило наше слегка панибратское отношение, поскольку после критических слов он всегда добавлял: «А то привыкли, чуть что, „дядя Саша, дядя Саша“…»

Заюлить, завраться перед Александром Николаевичем было невозможно для всех, кто его знал. Честнейший в мыслях и поступках, так, по-моему, до конца жизни и не понятый, недооцененный. Битый-перебитый на войне, не раз отвергнутый партийным аппаратом, переживший ссылку, снова горбачевское возвышение и тихое забвение, А. Н. Яковлев для меня остается образцом честности, принципиальности, проводником высоких надежд[258].

Леонид Кравченко тоже не жалел самых добрых слов по адресу бывшего шефа:

Яковлева я знаю давно. Получилось так, что именно Александр Николаевич сыграл в моей судьбе важную роль. В свое время, когда я работал на телевидении одним из руководителей Генеральной дирекции программ, понадобилось подыскать инструктора в сектор телевидения и радио Отдела пропаганды ЦК. Так вот, заведующим этим сектором был Яковлев. Человек самобытный, чрезвычайно одаренный, не скованный никакими стереотипами ни в мышлении, ни в своем поведении, он завораживал многих, в том числе и меня, своей неординарностью. Например, он был, по существу, главным действующим лицом в реорганизации телевидения и радиовещания 1970 года, когда к руководству Гостелерадио пришел Сергей Лапин[259].

Тесно общавшийся с ним в перестроечные годы редактор «Огонька» писатель Виталий Коротич отмечал, что Александр Николаевич был единственным из известных ему политических лидеров, «кто сохранил способность к самоиронии, откровенно требуя того же от других, приучая других к работе неутомимой, но веселой»[260].

Коротич считал, что Александр Николаевич был слишком умен и честен для той системы, которая сначала подняла этого человека, а затем, испугавшись, также быстро его убрала.

Вспоминая, как однажды Горбачев убеждал Виталия в том, что его, генсека, любят и уважают в партийных кругах (это уже было, увы, не так), Коротич писал: «Яковлев так не сказал бы. Тоже отрываемый от жизни, отрезаемый от нее шеренгами охранников, подхалимов, секретарей, помощников и референтов, он удивительным образом умудрялся сохранять способность к реалистической оценке людей и событий и ироничному отношению к самому себе. И ни у кого я не видел таких способных шутить секретарей и помощников — при всей зависимости и даже раболепии их миссий. Только у Яковлева, придя к нему на прием, можно было увидеть весь штат референтов, смотрящих в рабочее время по видеомагнитофону американскую „Индиану Джонс“. Но когда их вызывали к делу — я не видел так хорошо и весело работающего штаба, как яковлевский».

Были ли у него друзья? Этот вопрос я задавал всем своим собеседникам, соприкасавшимся в разные годы с Александром Николаевичем. Обычный ответ: да, были, но не в партийных кругах, это или сослуживцы по канадской «ссылке», или такие, как он, ветераны войны.

О войне — сказ особый. День 9 мая оставался для Яковлева самым большим праздником. Обязательно отмечал. Хотя никаких наград на пиджак не надевал, даже орденских планок. Выше я уже писал о том, что в 1988 году его догнала еще одна фронтовая награда, якобы не врученная ему в 1942-м. Это был орден Красного Знамени.

В ходатайстве перед Верховным Советом СССР, подписанном ветеранами 6-й отдельной бригады морской пехоты Балтийского флота, говорилось, что старший лейтенант, командир взвода А. Н. Яковлев неоднократно водил моряков в атаки. Во время одной из них, производя разведку боем на участке обороны Волховского фронта в районе железнодорожной станции Погостье, он поднял своих моряков на решительный штурм вражеских укреплений. Эта атака завершилась успешно, задание командования было выполнено, но самого командира взвода тяжело ранили. О подвиге моряков-балтийцев, которых вел в бой Яковлев, тогда рассказали газеты «Красный балтийский флот» и «Красный флот».

Как и все настоящие, «окопные» фронтовики, Александр Николаевич не любил вспоминать о войне. Говорил: «Каждый раз, когда начинаю рассказывать о ней, появляется ощущение, что снова вижу кровь, грязь, в которой валяется кто-то убитый. А эти пьянки перед боем… Видимо, Ворошилов со Сталиным не верили, что трезвые могут хорошо воевать, обязательно надо было дать перед боем выпить»[261].

Однако и всякие спекуляции на военные темы всегда пресекал решительно. Свое кредо на сей счет однажды выразил так: «Отечественная война для меня — святое. Я сам, как говорится, горло перегрызу любому, кто захочет бросить тень на память миллионов погибших»[262].

Он — идеолог начавшихся перемен. Как ученый, академик Яковлев прежде всего сам хочет понять, где мы находимся, какие путы надо сбросить, каким курсом следовать завтра. Отражением этих совсем не простых раздумий являются его записки, предназначенные для генерального секретаря. Читая их, понимаешь, сколь трудным был для него путь от прежних представлений к новым истинам.

Вот выложенные на бумагу мысли или тезисы о магистральных путях развития общества, это август 1988 года[263].

Здесь много про рынок, который Яковлев называет «надсистемным и надэпохальным». Он с огорчением признает, что антирыночным настроениям подвержены «некоторые представители высшего руководства», хотя правильнее было бы сказать — не некоторые, а многие. По Яковлеву, рынок вовсе не противоречит социалистическому строительству, напротив, к социализму «нужно идти только от рыночной экономики с ее оплатой по труду (ценность труда