Что касается моих бесед, они сводились (если это интересно уважаемому Суду) к тому, что необходимы перемены, что любое закостенение или обледенение этой системы приведет обязательно к краху или к падению не то что режима, но и к катастрофе в стране. Пытался объяснить это с теоретической, практической и прочих точек зрения. На это Хонеккер отвечал, что они свою перестройку провели сразу после, если мне память не изменяет, 1956 года. Вот его был ответ, что перестройка у них уже состоялась.

Примерно то же самое говорил и Живков. Что касается других, разговоры были несколько другого плана. Гросс соглашался, например, с нашей постановкой проблем, Якеш — наполовину. Там тоже были разные ответы и разные точки зрения[252].

Так можно ли соглашаться с теми, кто обвинял Яковлева в развале социализма в ГДР, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Польше, Болгарии? Конечно — нет. Там разрушительные процессы начались еще раньше, проходили они по разным сценариям, но результат везде оказался одинаков. Возможно, советская перестройка лишь ускорила этот итог.

Генеральный секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии, председатель Государственного совета ГДР Эрих Хонеккер во время выступления на XXVII съезде Коммунистической партии Советского Союза в Кремлевском Дворце съездов. 26 февраля 1986. [ТАСС]

Еще интересно, что иногда Яковлеву поручались уж совсем деликатные вопросы в международной сфере. Например, когда лидер ГДР Эрих Хонеккер заартачился, не захотел уступать свое кресло более молодому функционеру — тому, которому благоволила Москва.

Александр Ефимович Смирнов:

Никаких официальных делегаций из Москвы глава СЕПГ принимать не хотел. Ушел в глухую оборону. Тогда наши руководители придумали вот что: пусть Яковлев приедет в ГДР на отдых и там в неофициальной обстановке найдет возможность встретиться с Хонеккером. Так и вышло. Мы приехали на государственную дачу в Рудных горах, там приступили к отдыху.

Это само по себе было необычно, поскольку традиционно все высшие партийные руководители соцстран обычно проводили свои отпуска в Крыму, ну или поправляли свое здоровье в Карловых Варах. А тут лицо, приближенное к Горбачеву, вдруг отдыхает в Рудных горах. В ожидании разговора с лидером ГДР Яковлев много гулял по окрестностям, составлял нам, молодым, компанию на волейбольной площадке.

Помню, как однажды мы оказались в сауне, правда без Александра Николаевича, выпили там пива, и один немец спрашивает: «Кто из вас родился в Москве?» Оказалось — никто. Он обрадовался: «А вот я — коренной москвич». Его отец работал перед войной в Коминтерне. Еще выпили, песни русские стали вместе петь. Наутро за завтраком Яковлев мне говорит: «Ну, похоже, наши отношения с товарищами из ГДР налаживаются?» Потом он встретился с Хонеккером, кажется, все уладил[253].

Новый член Политбюро, которого называют и архитектором, и прорабом, и автором перестройки, близкий к первому лицу… Конечно, всем хотелось узнать о нем побольше. В эти дни Яковлеву поступает огромное число просьб об интервью от аккредитованных в Москве журналистов западных газет, информагентств, телекомпаний. Все заявки удовлетворить невозможно, но Александр Николаевич охотно встречается с корреспондентами, отвечает на их самые каверзные вопросы. Для него это важный канал, позволяющий донести миру идеи и суть тех преобразований, которые происходят в СССР.

Крупные аналитики, специалисты по «русскому вопросу» наперебой предлагают своим правительствам составленные ими портреты ближайшего соратника Горбачева, просчитывают его политические перспективы, делают прогнозы.

Что известно о Яковлеве? После тяжелого ранения, полученного на фронтах Второй мировой войны, заметно прихрамывает. Говорит с выраженным волжским акцентом, «окает». Прошел все ступени партийной лестницы, споткнувшись на ней только один раз, за что был на десять лет отлучен от карьеры, отправлен послом в Канаду. Там поддерживал откровенно дружеские отношения с премьер-министром П. Э. Трюдо. Серьезный историк, доктор наук. Семьянин, двое детей, внуки и внучки.

Но как поведет себя этот человек в дальнейшем? Что для него начавшиеся перемены — чисто косметический ремонт советской системы или желание перестроить ее всю снизу доверху? Как далеко зайдет сам Яковлев, и как долго останется с ним рядом Горбачев?

И тогда, в дни наивысшего взлета Александра Николаевича к вершинам власти, и впоследствии вокруг него будет клубиться немало слухов, мифов, порой самых невероятных, как бывает всегда, если речь идет о человеке, влиявшем на ход истории.

Но давайте здесь отметем слухи и мифы, предоставим слово тем, кто непосредственно общался с Александром Николаевичем, знал его характер, привычки, сильные и слабые стороны.

Шашлык в ГДР. 1989. [Из архива А. Смирнова]

Философ Александр Ципко рассказывал мне, что Александр Николаевич обладал завидным умением быстро и много читать, усваивать огромные объемы информации, всегда был открыт для чужой мысли и эмоционально на нее откликался. Несмотря на почтенный возраст, он имел поразительную способность к саморазвитию, глубинную потребность к самосовершенствованию.

В своей книге «Исповедь одессита-антисоветчика» Ципко немало страниц посвятил Яковлеву. Так, комментируя его нашумевшую статью «Против антиисторизма» (ту самую, за которую Александр Николаевич был на двенадцать лет отлучен от ЦК), доктор философии отметил, что в начале 70-х он сознательно «поставил на шестидесятников, на либеральных марксистов, на детей большевистской революции».

Для него почвенничество с его попытками идеализировать деревенскую жизнь не было привлекательным.

«Потомственный крестьянин» Яковлев не пошел за деревенщиками, не смог проникнуться их почвеннической верой в живительные силы российского уклада жизни. Возможно, в выборе Яковлева была и своя крестьянская хитрость. Все-таки, беру грех на душу, наши неомарксисты, дети ленинской гвардии, были сильнее и активнее, чем почвенники, более образованы, чем они. […] Яковлев пришел в Москву из провинции и всегда нуждался в интеллектуальной подпитке, тяготел к людям более образованным и интересным…[254]

А вот как характеризовал Яковлева много лет знавший его Анатолий Черняев:

Этот человек сделал сам себя — при самых неблагоприятных условиях на протяжении всей жизни. И стал не только значительным для своего времени, но и выработал в себе качества, которым предстоит стать типичными, если человечество хочет сохраниться. Именно поэтому он оказался в центре событий на переходе эпох от цивилизованного варварства к гуманизму[255].

А дальше, обращаясь уже к самому Александру Николаевичу, его друг писал:

Под этим знаком ты и «делал» себя — для людей: облагораживал природный