И в Либерце рыскал он.

И сюда, не найдя ничего там и у Север, он припёрся, прошёлся с куда большей осторожностью по этажам и комнатам, чем в Праге. Не нашел ничего, потому что Йиржи я вчера всё отдал, решил, что безопаснее так будет.

Не ошибся, получается.

— Дерьмо, — Йиржи, взгромождаясь на стол, подытоживает ёмко, скребет указательным пальцем нос.

Вздыхает Айт.

Разваливается на полу, чтобы на нас печально взглянуть.

— Ещё какое, — я усмехаюсь, пристраиваюсь рядом на край стола. — И Ветка не уедет. Проклятье. Если бы ещё пани Власта была здорова, а так… мне её ни за что не уговорить улететь к моим в Россию. Да и не выход это, пожалуй…

— Не выход, — Йиржи соглашается эхом, предлагает, помолчав. — Может, всё же в полицию, а?

— Может, — теперь эхом отзываюсь я.

Не продолжаю.

Только поднимаюсь наверх, чтобы браслет всё же забрать, а Йиржи отдает дневник и кукол, провожает нас с Айтом до вокзала, выдает на прощание ехидную просьбу больше под ножи не подставляться.

— По возможности, — протянутую руку я пожимаю.

Тяну к вагону Айта, который после надетого намордника смотрит исключительно обиженно, проявляет всю вредность характера, отчего уговаривать его приходится, обещать любимое печенье.

Встречу с Север.

Ибо на её имя упрямая псина интерес проявляет, навостряет обрубки ушей, и ждём, подгоняя время и поезд, мы с ним вместе. Добираемся до Праги в шестом часу, звоним, выходя к остановке, Ветке.

Она же вдруг сообщает, что не у Фанчи.

В квартире отца она.

И голос её звучит потерянно, настораживает.

— …а тут Любош. Откуда-то, — Ветка лепечет, просит почти жалобно. — Забери меня, пожалуйста.

Заберу.

И… и выпорю, чтоб неповадно было. Русским языком ведь было сказано, чтоб сидела и ждала, а не встревала куда-либо.

— Айт! — я тороплю его.

Меняю трамвай на метро, соображаю, какая линия и остановка нужны. И до дома Веткиного отца мы добираемся за двадцать две минуты, взбегаем на четвертый этаж, на котором нужная — сорок третья — квартира не заперта.

Не надо звонить.

Приоткрыта дверь, через щель в которой часть коридора видна, и позвоночник от этого вида лютым холодом прошивает. Выветриваются из головы все мысли, остается только страх за Ветку, от которого внутрь рвануть хочется, позвать Север, найти её. Убедиться, мать его, что она цела и невредима.

И… сдержаться выходит в последний момент.

Получается одними губами приказать Айту ждать, зайти, придержав дверь, бесшумно, оглянуться на послушно замершего собакена. И по полутемному коридору, прислушиваясь второй раз за день к тишине, я иду.

Улавливаю голоса за дверью одной из комнат.

Один голос, в котором лучший друг Север, вызывая одновременно и облегчение, и раздражение, узнается, разбирается на расстоянии, ибо он грохочет, выговаривает возмущенно:

— …я тебя сутки найти не мог, Крайнова! Ты не отвечаешь на звонки, не открываешь двери. Что, что я, по-твоему, должен был думать и делать?!

— Я написала тебе… — голос Ветки звучит едва слышно, виновато.

Будто она оправдывается, собирается перед ним извиняться, уже извиняется, и это злит. Появляется желание выставить этого… друга детства взашей, потому что причин считать себя виноватой у Север нет, не за что просить прощения.

И он не смеет, не имеет права говорить с ней так, отчитывать, словно школьницу:

— Написала она… написала… «Всё хорошо» ты написала, Крайнова! Ты считаешь, этого достаточно?! Этот русский дикарь разбил нос Алехандро, утащил тебя. Тебя больше никто не видел. Пани Власту забрали в больницу.

— Откуда ты…

— Элишка. Она позвонила и рассказала мне. Если ты забыла, то это я нашел её. И она была единственной из всех, кто устроил твою Королеву. Что ты смотришь? Да, я просил, чтобы она меня тоже держала в курсе и в случае чего звонила.

— Что я здесь, тебе сказала Фанчи?

— Нет, — Любош буркает не сразу, после паузы. — Элишка сказала, что ты звонила и спрашивала про документы. И скажи ей спасибо, что она мне сказала, что ты явилась в больницу в компании этого, иначе…

— Что?

— Его бы уже посадили. Поверь, мне очень хотелось бы.

— Не сомневаюсь, — Север чеканит ледяным тоном.

Отчётливо.

Так как я дохожу, толкаю дверь, что открывается бесшумно. И можно успеть разглядеть стоящую у окна Север, расхаживающего по, кажется, кабинету Любоша, который как раз заявляет, провозглашает скрипуче:

— Ты дура, Крайнова.

Он не договаривает, запинается о ковёр, когда, поворачиваясь на очередном кругу, меня замечает. Искажается холенная физиономия, которую разбить, как настоящему дикарю, мне нестерпимо хочется.

Давно уж хочется.

— Привет, — я улыбаюсь, приваливаюсь к дверному косяку, и от испепеляющего взгляда даже не загораюсь, не замечаю. — Мы за тобой, Север.

— Ты… а ты… Крайнова, ты чего, так и не поняла, что ль? — Любош спрашивает особо противно, снисходительно, выплевывает слова, обращаясь исключительно к ней. — Он же опять тебя бросит, он ведь не любит тебя. Это ты только как дура последняя готова ради него на всё.

— Любош, сделай милость, заткнись, а, — я прошу проникновенно.

В духе своего начальства.

И кулаки, дабы не подкрепить ими просьбу, я сжимаю. Не реагирую, когда Любош, медленно разворачиваясь и усмехаясь, ко мне направляется, проходит мимо, нарочито задевая меня плечом, толкает.

Плевать и переживу.

Хватит на сегодня драк, а потому зря на миг покачивается Север, слово что-то собирается сказать, но так и не говорит. Только вскидывает выше обычного подбородок, выпрямляет спину, когда Любош от самых дверей на неё оглядывается, ухмыляется.

Проваливает наконец.

И несерьёзно, как-то по-детски, но следом за ним я в коридор выглядываю, присвистываю, зовя Айта, который, бодая медвежьей башкой дверь, в квартиру врывается, заставляет отшатнуться и выругаться Любоша.

Всё ж уйти, грохнув дверью.

— Ты какой-то бледный, — Север, сжимая себя руками, говорит негромко.

Рушит повисшее молчание.

Поднимает голову, когда я к ней подхожу, заглядывает в лицо. Кажется жутко хрупкой и бледной, и ругаться на неё, вот такую, не получается. Страшно касаться, сломать. Девается куда-то всё, что по дороге сюда, сказать думалось. И я только прижимаю Север к себе, морщусь над её головой, когда за талию она меня руками обхватывает, вздыхает прерывисто.

Я же касаюсь виска, предлагаю тихо:

— Поехали к бабичке, там Мартин ждёт.

Глава 45

Апрель, 19

Прага, Чехия

Квета

День выдался долгим.

И трудным.

И надо ложиться спать.

Даже Мартин Догнал, забирая всю папку документов, это мельком посоветовал. И нет причин не прислушаться к совету умного доктора, но… я продолжаю сидеть