Элен смотрела на него с восхищением.

— Какой ты смелый! Ты и правда будешь бросаться гнильем в пруссаков? А если тебя поймают? Они же тебя застрелят или посадят в тюрьму.

— Нас не поймают, — уверенно отозвался Жанно. — Понимаешь, они будут маршировать, так что не смогут нас ловить, если даже захотят. А погонятся — мы их запросто стряхнем. Мы улицы знаем, а они далеко не побегут.

— А когда это будет? — снова спросила Элен.

— Завтра утром, — ответил Жанно. — Приходи сюда завтра вечером, я тебе все расскажу. — Он помолчал и великодушно добавил: — Если только ты сама не хочешь пойти.

Элен уставилась на него.

— Сама пойти?.. — протянула она недоверчиво.

— А что такого? Мне вот положено будет здесь работать, но я убегу со двора встретиться с друзьями. Можешь убежать со мной.

— Но как? Меня же увидят. Мама меня хватится.

— Это да, — согласился Жанно. — Конечно, если ты боишься…

— Я не боюсь! — огрызнулась Элен.

— Правда? — презрительно усмехнулся Жанно. — Просто ты не смеешь. Потому что твой папа рассердится.

— А вот и смею! — воскликнула Элен, злясь, что ее храбрость подвергают сомнению, и боясь, что эта храбрость может ей отказать при мысли о ярости, в которую впадет отец, когда она вернется. Элен понимала: такая эскапада никак не пройдет незамеченной. — Сам увидишь, — добавила она решительно, отсекая мысль об отцовском гневе. В конце концов, за такое приключение стоит просидеть день на хлебе и воде или даже выдержать порку. — Я пойду. Так что расскажи мне, что делать.

Жанно на минуту задумался.

— Тебе понадобится темный плащ — прикрыть хорошую одежду, — сказал он, — и уличные ботинки, а не домашние шлепанцы.

— Ботинки я надеть могу, — задумчиво проговорила Элен, — и вряд ли кто-нибудь заметит. Но в кухню войти в плаще не получится.

— А знаешь что? Оставь свой плащ наверху, на лестнице, и я снесу его во двор и спрячу, — предложил Жанно. — Приходи пораньше, до завтрака, и рванем.

— Но у меня с утра уроки, — возразила Элен.

Жанно пожал плечами:

— Тогда не приходи. Если пойдем позже — пропустим парад.

— Я приду, — пообещала Элен. — Не уходи без меня.

— Долго ждать не буду, — предупредил Жанно. — Не спустишься первым делом вниз — я пойду без тебя.

— Ладно, — согласилась Элен и вдруг, испугавшись собственной смелости, повернулась и побежала в дом.

Все оказалось неимоверно легко, потому что никто и мысли не допускал, будто Элен попытается уйти из дома смотреть на прусский парад. Эмиль не знал, что его детям о параде известно, и, если не считать его замечания Розали, что вроде бы на Елисейских Полях накануне суетилась Национальная гвардия, он этому событию особого места в своих мыслях не уделял. Такой сход одновременно гражданских и солдат стал слишком частым явлением, чтобы как-то отдельно переживать, а Эмиль вообще до этого не снисходил. Конечно, он был бы куда как сильнее встревожен, знай, что его средняя дочь задумывает выбраться в город без сопровождения, тем более в день триумфального марша пруссаков, но если не считать его решения самому в этот день остаться дома — намерение, которое было неизвестно Элен и которое само по себе заставило бы ее задуматься о своей выходке, — он параду внимания не уделял.

— У них будет право войти в Париж под развевающимися знаменами, а это достаточно унизительно и без того, чтобы еще на это смотреть, — заметил он в разговоре с Розали за ужином. — Пятно на чести столицы!

И, считая вопрос закрытым, больше об этом не думал.

Элен заранее спрятала плащ, как было условлено, и, надев уличные ботинки, крадучись спустилась по лестнице в прихожую. Услышав, что горничная Арлетта накрывает завтрак в столовой, по коридору скользнула в сторону кухни. Берта трудилась у плиты, но когда Элен заглянула в дверную щель, кухарка как раз скрылась в кладовой, и девочка смогла перебежать кухню и выскочить наружу незамеченной. Жанно ждал у ворот, и Элен, быстро оглянувшись назад, подбежала к нему, и они вместе вылетели на улицу.

— Держи свой плащ! — бросил он шепотом и сунул ей темный узел. — Натяни капюшон и держись ко мне поближе.

Отвернув прочь от дома, чтобы не пришлось проходить под окнами, Жанно припустил быстрым шагом, а Элен побежала за ним, боясь потерять друга в путанице улочек.

— Это же не дорога к Елисейским Полям! — воскликнула она, догнав мальчишку и ухватив его за полу куртки.

— Сперва надо встретиться с товарищами. Идем. — Он нырнул в мощеный переулок, пробежал между домами, вынырнул на другой улице, чуть пошире, и после нескольких поворотов, в результате чего Элен перестала понимать, где она и откуда они пришли, ребята оказались возле высокого доходного дома, с точно такими же домами по соседству.

Жанно прошел под арку, оказавшуюся крытым переходом между двумя зданиями, и издал долгий пронзительный свист, повторив его дважды. Из темноты выглянуло бледное лицо со впалыми щекам и внимательными глазами.

— Жанно?

— Ага. Готовы?

— Кто это с тобой? — Голос прозвучал угрюмо и подозрительно.

— Элен. Она своя.

— Из твоего дома, что ли? — недоверчиво спросил незнакомец. — На черта ты ее притащил? Спятил, что ли?

— Хотела посмотреть парад. Говорю же, она своя.

В темноте кто-то фыркнул, и Элен вздрогнула, когда совсем рядом с ней раздался еще один голос:

— Ну, если ты так говоришь…

— Говорю! — яростно ответил Жанно и обернулся к Элен: — Это мои товарищи, Поль и Мартышка.

Элен всмотрелась в полумрак, пытаясь сопоставить лица с именами, и тот, которого Жанно назвал Мартышкой, нетерпеливо произнес:

— Тогда пошли. Твое — вот.

Он что-то протянул Жанно, а тот кивнул на Элен:

— Ей дай.

Элен почувствовала, как ей в руки суют мешок. Проверив его, она поняла, что в нем гнилые овощи.

— Спрячь, — велел Мартышка, и Элен сунула мешок под плащ.

— Пошли! — шепотом приказал Жанно, и вся четверка, выйдя из темного перехода, двинулась по грязным улицам и переулкам, потом вышла на улицы пошире и наконец — на Елисейские Поля.

Среди фланирующей публики четверо подростков не вызвали никаких комментариев, хотя, кажется, бойцов Французской национальной гвардии было больше, чем гражданских зрителей. Элен держалась поближе к Жанно и его приятелям, которые на дневном свету оказались обыкновенными уличными парнями, голодными и бледными, каким был и сам Жанно в тот, первый, день у ворот.

Четверка проталкивалась и протискивалась между рядами людей, пока наконец не выбралась вперед. Но ребятам все равно пришлось держаться за кордоном Национальной гвардии, отгораживающим мостовую. Элен, стоя