направленными против нас в упор ружьями и револьверами держала нас в томительном ожидании, с поднятыми руками. Только возглас одного из матросов „Не стреляй, ребята, можно ранить своих!“ – остановил неминуемый расстрел»[89]. Интересно, что антисемитизм матросов носил выборочный характер и на их любимцев и руководителей, как на большевика Рошаля или анархиста Ярчука, не распространялся. 27–28 октября в Петроград прибыло 4500 матросов из Гельсингфорса, сразу брошенных против наступавших казаков, не рвавшихся в бой, но, не встречая сопротивления, продвигавшихся вперед. Положение изменилось после прибытия на 1-й фронт Гражданской войны матросов. 31 октября части Краснова начали наступление на Пулковские высоты. Краснов описал этот бой так: «Все склоны Пулковской горы изрыты окопами и черны от красной гвардии. Даже на глаз можно сказать, что там не менее пяти-семи тысяч. Они то рассыпаются в цепи, то сбиваются в кучи. ‹…› В бинокль видно, что это не солдаты. ‹…› Другие, одетые в черные, короткие бушлаты, наступают, соблюдая строгое равнение, быстро залегают, примеряясь к местности – это матросы». После провала атаки Оренбургской казачьей сотни на позиции моряков, несмотря на то, что потери казаков были крайне незначительные (1 убит – командир сотни и 18 раненых), у казаков пропало всякое желание воевать. Матросы перешли в наступление, казаки отступили в Гатчину. Казачьи представители прибыли к Дыбенко, который вместе с ними отправился в Гатчину. Краснов красочно описал это общение: «Матросы ругают Керенского, но и Ленина не хвалят. – Нам что Ленин! Окажется Ленин плох, и его вздернем. Ленин нам не указ. ‹…› До утра во дворце продолжался шум и гам. ‹…› Матросы явно ухаживали за казаками и льстили им. – В России только и есть войско, товарищи, что матросы да казаки – остальное, дрянь одна. – Соединимся, товарищи, вместе и Россия наша. Пойдем вместе. – На Ленина! – лукаво подмигивая, говорил казак. – А хоть бы и на Ленина. Ну его к бесу! На что он нам сдался, шут гороховый… – Так чего же вы, товарищи, воевали? – говорили казаки. – А вы чего?»[90]. Казаки и матросы быстро договорились между собой. Дыбенко, узнав о приближении ударных батальонов, решил пойти на уступки. В договоре между казаками и матросами был пункт об освобождении всех арестованных юнкеров, а о большевистских руководителях сообщалось: «Ленин и Троцкий выходят из Совета народных комиссаров и не будут участвовать в общественной деятельности, пока не оправдаются от тяготеющих на них обвинений». Главным для казаков был пункт, разрешавший им вернуться домой «…с оружием, боевым снаряжением и прочим имуществом»[91]. В дальнейшем Совет народных комиссаров отказался утвердить договор, кроме этого пункта.

Если в Петрограде на стороне большевиков было подавляющее превосходство, в первую очередь благодаря матросам, то в Москве картина была иной. Большинство юнкерских училищ и школ прапорщиков приняли участие в боях против большевистского Военно-революционного комитета. Хотя красногвардейцы и солдаты московского гарнизона имели значительное превосходство в силе и постоянно получали подкрепление из ближайших городов, положение было неопределенное. Вечером 30 октября из Петрограда в Москву прибыл ударный большевистский отряд – 500 матросов, но лидеры большевиков продолжали волноваться. Утром 2 ноября Подвойский приказал Раскольникову: «…вам придется сегодня принять командование над отрядом моряков и ехать на поддержку московских товарищей. Там еще продолжаются бои и положение, знаете, неважно»[92]. Хотя отряд Раскольникова прибыл в Москву пос ле окончания боев, он активно участвовал в обысках и арестах.

Матросы Балтийского флота сражались на стороне большевиков в различных районах страны: на Дону против донского атамана А. М. Каледина, в Казани и т. д. Одна из самых кровавых сцен 1917 г., в которой матросы сыграли главную роль, произошла в Могилеве, в ставке Верховного командования. Верховный главнокомандующий, генерал Н. Н. Духонин не выполнил приказ Совнаркома от 8 ноября о немедленном начале переговоров о перемирии с командованием противника и заявил по телефону Ленину, что он не будет выполнять этот приказ, так как необходимый для России мир может дать правительство, «поддерживаемое армией и страной»[93]. После этого, 20 ноября, в ставку прибыл новый главнокомандующий, прапорщик Н. В. Крыленко с эшелоном матросов, Духонин был арестован, доставлен в эшелон к Крыленко и на его глазах зверски убит матросами.

В ноябре – декабре 1917 г. на фоне колеблющегося, все время меняющегося отношения к большевикам Петроградского гарнизона моряки и красногвардейцы оставались единственной надежной военно-полицейской силой в городе. Аресты, разгромы демократических учреждений осуществлялись ими. 20 ноября, исполняя декрет Совнаркома о роспуске Петроградской городской думы, матросы и красногвардейцы ворвались в здание Думы и, направив винтовки на депутатов, заявили, что Дума распущена, потребовав за пять минут очистить помещение. Некоторым матросам было немного не по себе от того, что они играют роль царских жандармов и распускают избранную демократическим путем Думу. Газета писала: «Матросы, смущенные выпавшей на их долю ролью, отвечающие: „Нам приказано, не наше дело рассуждать“. Другие матросы, стремившиеся унять тревогу, кричали: „Уходи! Стрелять будем“»[94].

После Октябрьского переворота жителям России пришлось столкнуться с чисто русским явлением, ни в одной стране не являющимся спутником социального бунта, – с пьяными погромами. Установление Николаем II в 1914 г. сухого закона, который элита, в том числе офицеры, постоянно нарушала, а низы, солдаты и матросы, должны были соблюдать, воспринималось как чудовищная несправедливость. И вот народ победил! Одним из основных лозунгов победителей стало: «Допьем романовские остатки!» Пьяные погромы, во время которых громили погреба Зимнего дворца и винные склады в конце октября – начале ноября, прокатились по всему городу. Многие допивались до смерти или тонули в винных лужах. Отдельные матросы тоже принимали участие в этом празднике жизни, но в целом они сохраняли дисциплину и сыграли основную роль в охране, а затем в уничтожении винных складов и наведении порядка в городе.

Матросы оставались основной опорой большевиков. Их отряды устанавливали большевистскую власть по всей стране. Новый военно-морской министр, комиссар по военно-морским делам, Дыбенко, не обремененный излишним образованием, вспоминал, как в ноябре 1917 г. председатель Центробалта Н. Ф. Измайлов умолял его: «Я получил целый десяток нарядов для отправки матросских отрядов на фронт. На кораблях и так команды недостает, а, кроме того, выдергивание матросов ослабит флот и работу среди моряков. На кораблях мало остается активных работников». Но Дыбенко ему отказал: «Там, где матросы, мы имеем успех»[95]. Но, несмотря на это, Ленин со свойственной ему русофобией («мужик может колебнуться в случае чего, тут нужна пролетарская решимость»)[96]больше всего надеялся на латышских стрелков, и их части были вызваны в столицу.