Шрифт:
Закладка:
Пойдем потанцуем?
Боже, что за детский сад. Зачем я подошла к ним, зачем я это говорю? Но не дура ли? Он пришел сюда со своей новой девушкой, с которой собирается отлично провести вечер, а затем и ночь. А тут я, предавшая его бывшая, со своим дурацким и жалким потанцуем. Да еще у всех, абсолютно у всех на виду.
Позор, боже мой, какой же это позор.
Я жалкая, какой же жалкой, наверное, ему сейчас кажусь.
Но отступать поздно, поздно. Наверное, я бы и без действия алкоголя это совершила, потому что… Край. Потому что терять все равно особо нечего.
Не могу я без него, сейчас совершенно отчетливо это понимаю. Всем своим существом соглашаюсь с этим утверждением. Также, как и с тем, что без него я не жила по-настоящему, а лишь существовала и выживала. Потому что, и в этой позиции я абсолютно тверда, хочу только с ним…
Но несмотря на всю эту бурю чувств внутри, я продолжаю стоять тихо и ровно и делать лишь то, что я реально на физическом плане могу — напряженно смотреть Гордею в глаза.
Стараясь не паниковать и уже начиная жалеть о своем опрометчивом шаге. Почти желая, чтобы он жестко, категорически мне отказал.
Дальнейшее я воспринимаю обрывочно и словно со стороны.
Вот он снимает руку с талии Рады. Вот, под ее хмурым мечущимся между нами взглядом, делает шаг вперед.
Мои ноздри улавливают его притягательный, столь знакомый и любимый аромат. Но в то же время в нем сквозят нотки нового, неизведанного, чужого. Голову начинает кружить на удвоенном, нет утроенном, увеличенном в десять раз повторе.
Подходит ко мне так близко, практически вплотную. Внимательно рассматривает, по- прежнему удерживая на лице спокойное, хладнокровно-равнодушное выражение.
Ни за что бы не смогла угадать, о чем он сейчас думает, не стоит и пытаться.
А между тем, он делает еще шаг и расстояние между нами становится критически недопустимым.
— Потанцуем? — произносит так тихо, что могу услышать только я.
Буквально выдыхает мне в губы.
Мне очень страшно, меня критически и не по-детски трясет, и тем не менее я решительно утвердительно киваю.
Гордей усмехается и в этой усмешке нет и частички тепла, достающейся теперь лишь его новой девушке и окружающим.
Только острое, горькое, разрушающее меня равнодушие.
— Танцы остались в прошлом, Бельчонок, — произносит он медленно, словно не уверен, что я запомню и уложу все в голове с первого раза.
— Но ты можешь попытаться снова, если захочешь предложить что-то посущественнее танца.
С этими словами он отстраняется и возвращается к стоящей наготове и смешно вытянувшей шею Раде. Берет ее под руку, и они огибают меня, застывшую, дезориентированную, поломанную.
Больше всего на свете мне хочется провалиться под землю и больше никогда ничего не предпринимать. Но что-то другое во мне, какая-то частичка, которая появилась за то время, что мы не виделись, и укрепляется теперь, используя выпитые коктейли в качестве топлива, не дает мне вот так, просто и без единого повторного усилия сдаться. Практически на самом старте.
А потому я делаю то, о чем помыслить не могла всего какую-то секунду назад. Я разворачиваюсь на пятках и решительно иду за ними.
Догоняю, снова перекрываю дорогу и порывисто беру Гордея за руку.
Уже одно это касание вызывает во мне непереносимый ураган эмоций. Но я не могу позволить себе утонуть в нем на полдороге.
Не говоря ни слова, я разворачиваюсь и тяну его за собой.
Коктейли, выпитый мной алкоголь, придают мне всю эту смелость. Но в глубине души я понимаю, что далеко не только в коктейлях все дело. Я нахожусь на такой стадии, в той точке невозврата, в том состоянии… Что если не предприму ничего, то просто сойду с ума.
Без вариантов.
Выбора нет.
Я не знаю, куда именно я его веду, но интуитивно угадываю и совсем скоро нахожу место, где никого вокруг, и можно спокойно поговорить.
Только не говорить я сейчас с ним собралась.
Разворачиваюсь к нему, подталкиваю его расслабленное, в отличие от моего напряженного, тело к стене, а потом прижимаюсь к нему, встаю на цыпочки, закидываю руки ему на плечи и прикасаюсь к его губам в медленном, сейчас же активизирующем все чувственные рецепторы, поцелуе.
Глава 7 Разрывает на части
Арина
Его губы теплые и сухие. Они расслаблены, но в то же время так напряжены.
Я не могу сказать определенно. Голова слишком кружится, и я настолько сильно волнуюсь, что попросту ничего не соображаю.
Едва мои губы соприкасаются с его, как я попадаю в другую, никак не связанную с прежней, но такую яркую и чувственную, по-настоящему живую реальность.
Боже, я целую его. О боже, я его целую. Его, его, его… целую, целую, целую…
Снедающая заживо безысходность, боль последних месяцев, все улетучиваются в один короткий миг, выбрасывая меня в здесь и сейчас, при том, что я не могу ни поверить, ни до конца осознать, что он и я… что так близко, что на самом деле…
Чувства затапливают, наотмашь, оглушающе сбивая с ног. Пальцы впиваются в него, бесцеремонно сминают ткань его рубашки.
Его горячие ладони сначала на моих плечах. Замирают, словно выжидая, и вдруг, молниеносный бросок и вот его пальцы уже на моей шее. Сжимают, перекрывая доступ кислорода практически мгновенно, и чуть отстраняют меня от себя. А я… все, что я могу, это вдохнуть последний глоток кислорода, после чего беспомощно смотрю ему в глаза, и… умираю. Тупо смотрю и умираю, умираю, умираю…
Гордей медлит несколько секунд. Несколько долгих, кажущихся мне бесконечными, секунд.
Его дыхание почти на моих губах, его взгляд снова прожигает меня насквозь.
Он смотрит так внимательно, так пристально… Это взгляд пронизывает и оглушает, полностью дезориентирует, лишает воли и сознания.
На него отзывается и начинает так сильно болеть что-то внутри меня…
А потом… не знаю, как так получается, один рывок, инициатором которого становлюсь не я, и вот мы полностью меняемся с ним местами.
Теперь уже я оказываюсь прижатой к твердой прохладной стене, а он нависает, оттесняет, вжимает.
А губы…
Теперь его губы накрывают мои, требовательно и жестко их сминают.
Он целует меня глубоко, но в этом поцелуе нет ни намека на былые осторожность и нежность, и любовь.
