Слово «карьера» мне очень понравилось, но вот когда она, действительно, началась? Мне было трудно ответить. Мальчик решил, что я зазнайка и не хочу с ним разговаривать. Обидевшись, он отошел. А дома я спросила дедушку:

– Когда началась моя цирковая каррь-ера? – уж очень приятно мне было произносить это слово, и я усилила его раскатистым «р».

Дедушка взглянул на меня, прищурив один глаз:

– Это как считать, моя дорогая.

– Но всё же! – настаивала я.

– Твоя мама, – сказал дедушка, – пошла в цирк на представление, как обычно. Крутила сальто-мортале, как обычно. Вернулась домой и родила тебя. Может быть, тогда и началась твоя цирковая карьера?

Дети циркачей учатся ходить не дома на теплом полу, а на манеже, покрытом опилками. Когда я думаю о детстве, я всегда вспоминаю не дом, не уютную кроватку, а цирк и его арену.

Когда в конце 1922 года мы приехали на гастроли в Уфу, наш папа сразу почувствовал себя не совсем здоровым. Я стала замечать, что во время номера он часто выходил с манежа, а если говорил какую-нибудь репризу[9], то мог, не докончив, вдруг исчезнуть, а мама, оставшись на арене, продолжала его реплику, обращаясь к «рыжему» клоуну, младшему брату отца Павлуше. Как-то раз, когда отец вышел, я побежала следом. На конюшне его не оказалось, он ушел на галерку – не хотел, чтобы его видели, а главное, слышали. Остановившись у входа, я смотрела на папу, который пытался побороть приступ неудержимого кашля. Я стояла, боясь пошевелиться. Дома я как-то не замечала, что папа так простужен и кашляет. Но то, что я увидела потом… Держась одной рукой за столб, поддерживающий галерку, отец быстро вытащил из кармана белоснежный носовой платок, приложил его к губам и как бы вздохнул. Платок обагрился алой кровью. Мне хотелось закричать, но я закрыла рот рукой.

Папа постоял несколько минут, как бы отдыхая. Потом медленно спрятал платок, пригладил свои черные, как вороново крыло, волосы, одернул костюм и повернулся так для меня неожиданно, что я едва успела спрятаться за сетку от полета, грудой лежащую неподалеку под брезентом.

Быстрыми шагами папа вернулся на арену.

В тот же вечер я все рассказала Эле. Оказалось, что она уже давно знает о страшной папиной болезни, услышала, как доктор разговаривал с дедушкой. Болезнь называлась скоротечной чахоткой.

Много раз мама уговаривала отца поехать в Крым или на Кавказ, но он отказывался – считал, что это бесполезно.

– Меня ждет такой же финал, как мою мать, – сказал папа. А это, – он показал руку, на которой было кольцо с бриллиантом, – пригодится вам на черный день.

И черный день настал… На следующее утро, когда мы завтракали, папы за столом не было. Он лежал в постели в соседней комнате. Днем пришел доктор и, осмотрев отца, долго о чем-то совещался с мамой и дедушкой. Мы с сестрой услышали только последнюю фразу, сказанную уже в передней: «Только Крым или Кавказ, другого лекарства у меня нет».

В этот день на репетицию никто не пошел. После обеда папа, постучав ложечкой о стакан, позвал нас к себе.

– Мне сегодня пришла в голову занятная идея, – сказал он оживленно, – сделать бенефис Эли и Яни.

– Сейчас бенефис?! – удивилась мама.

– Именно сейчас. Дайте мне перо и бумагу.

Положив себе на колени поднос, а на него лист бумаги, папа начал что-то быстро писать.

– Итак, программа готова, – объявил он вскоре, – первый номер: двойной вольтиж, бенефициантки Эля и Яня. Потом идут подряд два номера, неважно какие, на усмотрение труппы. Второй номер бенефицианток – ковбойский акробатический танец, его они здесь еще не исполняли. Танец интересный, и костюмы очень эффектны… Потом еще два номера на усмотрение коллектива и сразу па-де-де на Орлике: исполняют бенефициантка Яня и Пауль (Паулем звали в цирке нашего дядю Павлушу).

– Я с Павлушей ни разу не ездила, – напомнила я.

– Это даже хорошо, – возразил дядя. – Новый партнер – новые неожиданности. Не волнуйся. Попробуем сначала дома, на полу, а потом уже в цирке, на Орлике.

– После антракта, – сказал папа, – будет джигитовка. Бенефициантка – Эля!

– Но Эля ездит только вольтиж, а джигитовка – это же совсем другой номер, – засомневалась мама.

– Для того и бенефис, чтобы показать, на что артист способен. Завтра же дедушка и Павлуша начнут с тобой репетировать. А после джигитовки – лезгинка с кинжалом в зубах. Нравится тебе? – обращаясь к Эле, спросил папа.

– Мне только нужен добавочный трюк: стрелять на полном ходу, скача на Орлике. Наша тетя ведь ездила джигитовку со стрельбой, и учил ее дедушка. Почему же он не может научить и меня?

– Научить-то научит, только хочешь ли ты быть джигитом?

– Еще бы! – у Эли от восторга даже глаза засверкали.

– Следующие два номера, – продолжил папа, – по выбору труппы. А потом опять бенефициантки – кордебалет. Солистка Янина. А вот какой балет, это уж вам решать.

– А что, если сделать примерно такой же номер, как был у Кадыр-Гуляма? – предложила я.

– Можно, только верблюдов нет… – ответил Павлуша.

– А если… – не унималась я, – если вместо верблюда… Сейчас придумаю! Значит, выезжаю я на тележке или на двуколке в турецком костюме, как жена Кадыра. За мной – невольники… Только кого вместо верблюда? Может быть, ослика?

– Где мы найдем в Уфе ослика? Сомнительно… – произнес папа.

– Раз нет осла, можно и козла! – вмешался дед.

– Правильно! – хором одобрили мы.

– Во-первых, смешно, – продолжал дедушка, – во-вторых, такого номера еще ни у кого не было.

– Козел есть, – вмешался Павлуша, – совсем недалеко, у нашего хозяина квартиры. Мы сделаем его козлу рекламу, к тому же на бенефисе хозяин с козлом заработают да еще посмотрят бесплатно программу.

– Вот ты и займешься козлом, – сказал папа Павлуше. – Итак, после этого номера – два вставных и, наконец, что-нибудь давно забытое. Концерт на органе – сестры Эля и Яня. Они исполнят «Лисистрату», а на бис – революционную песню.

На органе мы с сестрой играли, когда мне было семь лет, а Эле восемь. Помню, во время концерта я вдруг забыла, какую трубу мне нужно потрясти. Сестренка выручила меня мгновенно, она схватила трубу, которую полагалось трясти мне. Концерт был спасен, и я вспоминаю это с благодарностью до сегодняшнего дня.

– Еще один номер бенефицианток, – продолжил папа, – новый танец. Акробатический. Он будет называться… – он выжидающе посмотрел на меня.

– «Возвращение с бала»! – тотчас уверенно откликнулась я.

– Как ты это себе представляешь? – спросил отец.

– Эля и я в «домино».

– «Домино» у вас нет, – тотчас прозаически вмешалась мама.

– Тогда… Эля во фраке! Ведь фрак у нас есть? Правда?