судьбы Скандинавии. Королевская власть в Швеции, по примеру древних скандинавских тингов, была выборной, и огромным влиянием пользовались выборные короли и регенты престола. В Хямеенлинне в 1498–1500 годах жил между двумя своими регентствами могущественный Стен Стуре, рыцарь номер один в книге шведских аристократических родов. Он умер бездетным, а его племянник стал отцом великого короля Густава Васы. Стен Стуре всю жизнь любил и уважал свою жену Ингеборг Тотт, еще одну редкую женщину в истории Швеции, Дании и Финляндии и хозяйку Хямеенлинны в 1504–1507 годах.

Ингеборг была дочерью датчанина и шведки. Ее семья со стороны отца связана с военной аристократией. Родственник Ингеборг Эрик Аксельсон Тотт, как уже было сказано, управлял Турку, Выборгским замком и Олавинлинной. В 1457 году под его руководством в Турку был избран королем Кальмарской унии Кристиан Ольденбургский вместо первого благодетеля и покровителя Тотта Карла Кнутсона Бонде. Через десять лет отношения с Кристианом Ольденбургским стали напряженными, и Тотты перешли к нему в оппозицию, лишившись своих датских имений, которые были реквизированы в казну. В Швеции снова стали поддерживать Карла Кнутсона Бонде и вернули его на трон, а после его смерти в 1470-м регентом избран был племянник Бонде и родственник Тоттов Стен Стуре, который вместе с ними объединился со своими старыми противниками из семей Васа и Оксеншерна и начал борьбу за независимость Швеции.

Надо сказать, что кураж и авантюризм в семье Тотт, которые контролировали, кроме Финляндии, еще остров Готланд и Нючепинг, проявлялись по-разному. Одна из родственниц Ингеборг Тотт – богатейшая помещица Брита Тотт была дважды судима за подделку печатей и шпионаж в пользу датчан (кстати, наказанием за последнее преступление для нее избрали финансирование росписи церкви в Сёдерманланде). А родной брат Эрика Тотта Ивар был не только крупным землевладельцем, но и адмиралом пиратской флотилии из семи кораблей. Так он зарабатывал на строительство собственных замков. Один из этих замков – Стегеборг – Стен Стуре был вынужден штурмовать три месяца, чтобы обезопасить судоходство и навести порядок, другой замок – Расеборг – осаждал с этой же целью рыцарь Кнут Поссе, знаменитый комендант Выборга, Хяме и Кастельхольма[11].

Выйдя замуж за Стена Стуре, противника Кальмарской унии, Ингеборг всецело подчинила свою жизнь интересам Швеции. В отличие от Бриты она выполняла шпионские поручения мужа во время войны с Данией, где ее владения были конфискованы короной. Более двадцати лет она фактически управляла Швецией и Финляндией. Вместе супруги участвовали в создании университета в Упсале в 1477-м, финансировали библиотеки и переводы книг. Родственники Стена Стуре постарались скрыть от Ингеборг известие о его внезапной смерти (он скончался вдали от Стокгольма в 1503 году), так как боялись, что она может узурпировать власть. Ингеборг Тотт получила замок Хямеенлинну в качестве компенсации за свой замок в Стокгольме, то есть была отправлена в провинцию в почетную ссылку. Однако многим она казалась все еще опасной, ведь, как хозяйка замка Хяме, она командовала гарнизоном и исполняла функции судьи для всей центральной области герцогства. Ингеборг, к тому моменту уже пожилая дама шестидесяти пяти лет, бесстрашно закрыла ворота перед присланным ей на смену новым кастеляном и с небольшим гарнизоном защищала замок, пока новая власть не сдалась ее упорству. После ее смерти власть в замке перешла к ее племяннику Оке Ёрансону Тотту, которого в 1520-м казнили захватившие замок датчане.

Об этих драматических событиях, волновавших не только округу, но и всю Скандинавию, особо и не догадаешься, глядя на своды хаттульской церкви, расписанной, вероятно, по заказу племянника Ингеборг и его жены Марты Бенссдоттер Улвин. Разве что Голгофа на северной стене или Христос на южной, втыкающий один из семи клинков в сердце Богоматери, напоминают о страстях земной жизни и священной истории. Но в целом здесь все на редкость не кровожадно – пасть ада, забитая, как вагон метро в часы пик, и та, кажется, выпускает грешников обратно под ноги Христу и двум ласковым святым девам. Сад небесный для художников Хаттулы был главным символом, и даже события отнюдь не пасторального свойства, как, например, явление Моисею Бога в виде неопалимой купины – огненного куста, они представили как сцену в саду.

Думаю, что именно эта садовая благоуханность церкви в Хаттуле (а храм Святого Лаврентия в Лохье, хоть и более грубоватый по рисунку, по колориту такой же цветущий, весь золотой, словно бы солнце в нем незакатно сияет) навела Рериха на мысль поддержать идею Нервандера о том, что росписи Хаттулы и Лохьи сделаны монахинями. Объективным основанием для такого умозаключения является сюжетная и иконографическая близость фрагментов обеих росписей (есть несколько почти совпадающих по композиционному решению сцен: покров Богоматери, игра грешников в кости, создание Евы), а также изображения святых Биргитты и Екатерины в Лохье. Это, впрочем, ничего не доказывает, ведь артели могли использовать одни и те же образцы (резные деревянные или гравированные календари, псалтыри, часословы, гравюры и даже карты, как игральные, так и географические). Святая Биргитта была сверхпопулярна: она изображена даже на кенотафе святого Генриха. Могущественный епископ Магнус II Таваст хотел окончить свои дни простым монахом ее монастыря в Наантали. (Речь шла, конечно, не о затворничестве, а о спокойной старости в достойном кругу: монастырь в Наантали был напрямую связан с главным биргиттинским монастырем в Вадстене, где среди шестидесяти монахинь было много шведских аристократок, а также жили тринадцать монахов из Ватикана.)

Но в целом росписи по манере явно отличаются друг от друга: храм в Лохье расписан людьми с «хозяйственной ориентацией», а в Хаттуле – с «гламурной». В Хаттуле мы видим иллюстрированную энциклопедию средневековой моды. Здесь, например, в сцене нахождения Святого Креста святой Еленой не повторяются у самой святой, ее спутниц и слуг ни головные уборы, ни фасоны башмаков, тогда как в Лохье все одеты одинаково, и художника интересует лишь цвет платья, чтобы строить композицию и вносить в нее разнообразие. Кто точно расписывал Лохью, можно только гадать; известно лишь, что она была построена к 1480 году и ее росписи датируются тоже приблизительно – по гербу епископа Арвида Курки (1510–1522).

И наконец, в Наантали, как и в головном монастыре Святой Биргитты в шведской Вадстене, бок о бок жили и монашки и монахи, так что художниками могли бы тут являться и мужчины. Да и на своде церкви Святого Креста есть сюжет: Дева Мария спасает художника, которого дьявол пытается столкнуть с лестницы. Однако в традиции закрепилась смелая мысль о живописи монахинь, и сопротивляться ей не хочется.

Тут я сделаю одно пространное историческое отступление. Вслед за