— Я не над твоими словами смеюсь, просто подумал о другом…

— О чем же?

— Если я скажу, так ты будешь смеяться.

— Не буду, признавайтесь!

— Нам бы о любви говорить, а мы с тобой о диалектическом материализме. Думаю, что товарищ Сталин нас бы не одобрил.

Девушка неожиданно отвернулась.

— Вот вы всегда смеетесь надо мной.

— Даже не думал… А ты знаешь о том, что вот в этом доме, — указал Виталий Викторович на противоположное здание, — до революции находилась частная типография Гросс. У моей бабушки до сих пор хранятся книги, напечатанные в этой типографии. В основном это были русские сказки, любила она мне их читать по вечерам. — В голосе Щелкунова прозвучала легкая грусть.

— Как интересно, — удивленно проговорила Зинаида. — Я вас никак не представляю малышом, сидящим на коленях у бабушки, которая читает любимому внуку сказки.

— И тем не менее это было… А вот дальше, на пересечении с улицей Бассейная, находится дом, в котором когда-то жил и работал писатель Максим Горький. Он так и писал о себе: «Живу в узком пространстве между шкафом магазина и стеной».

— Откуда вы все это знаете, товарищ майор? — невольно удивилась Зинаида.

— Просто интересуюсь историей родного города. Жалко, что литературы об этом мало… А почему улица Бассейная имеет такое необычное название, можешь сказать?

Повалили снежные хлопья, накрывая город словно марлей. На улице ни ветерка. Самая новогодняя погода. Вряд ли такая замечательная погода надолго — синоптики обещали через неделю крепкие морозы.

— Ну не знаю, — неопределенно пожала плечами девушка. — Может, внизу по улице какой-то бассейн раньше был. Но сейчас-то его точно нет.

— Правильно соображаешь, товарищ младший лейтенант, сразу видно, что следователь… Был там бассейн. И предназначен он был для противопожарных нужд. Ну а потом его за ненадобностью засыпали.

Щелкунов обхватил девушку за талию и притянул к себе. Почувствовал на своей шее легкое девичье дыхание. Некоторое время они стояли неподвижно. Мимо прошла шумная молодежная компания, громко поздравила их с наступившим Новым годом и с веселым смехом последовала дальше. Тепло девушки чувствовалось даже через толстый драп пальто.

— А правду говорят, что у вас была девушка, которую вы очень любили? — неожиданно спросила Зинаида.

— Правда, — признался Виталий Щелкунов.

— И как ее звали?

— Людмила.

— И почему же вы тогда с ней расстались, если так крепко любили?

Возникла пауза, которую Зинаида не желала прерывать, терпеливо дожидалась ответа. Прошлое, засыпанное пеплом давно умерших переживаний, удалось извлечь не без труда.

— Я с ней не расставался… Она была врачом и в сорок втором добровольцем пошла на фронт. — Щелкунов говорил так, будто ковырялся в своей душе ржавым гвоздем. — А через полгода Людмила погибла, мне даже неизвестно, где она похоронена.

— Я этого не знала, Виталий Викторович. Извините… Представляю, как вам было горько.

— Там, где была рана, теперь большой кривой рубец. Порой он сильно ноет. Мы ведь с Людмилой вместе решили пойти на фронт. Думали, что и служить будем где-то рядом. Только вот ее взяли, а меня нет… После ее гибели я три раза подавал рапорт с просьбой отправить меня на фронт, но ответ всегда был один: «А кто будет граждан защищать, которые своим трудом помогают фронту?»

Девушка осторожно отстранилась.

— Уже холодно, нужно идти домой. Спасибо, что проводили.

— Что ж, я пойду, — после длительной паузы произнес Щелкунов. — Непростой был день. Нужно отдохнуть.

Щелкунов поймал взгляд девушки, наклонился, чтобы поцеловать ее, но неожиданно Зинаида отвернулась. В ответ Щелкунов лишь скупо улыбнулся и, подняв воротник, зашагал по улице.

* * *

Третьего января, отдохнув сутки после дежурства, Виталий Викторович в прекрасном расположении духа явился на службу. Понемногу рассветало, вот-вот должно было взойти солнце, — день обещал быть ясным и морозным, каким и положено быть дню в январскую пору. Майор Щелкунов любил солнечные морозные дни, бодрящие, побуждающие к действию. В такую пору и дышалось лучше, и думалось продуктивнее.

В начале десятого Виталию Викторовичу принесли медицинское заключение относительно трупа Модеста Печорского. Заключение гласило, что смерть наступила в районе семи часов вечера от асфиксии, то есть паралича дыхательного центра, вызванного механическими действиями явно насильственного характера. Доказательством тому служило переполнение кровью правой половины сердца. После удушения предпринимателя повесили на той же бельевой веревке, которой насильно и задушили. Отсюда имеются две практически замкнутые странгуляционные борозды на шее жертвы, на что обратили внимание младший лейтенант Кац и майор Щелкунов при осмотре трупа. Причем одна борозда, идущая поперек шеи параллельно плоскости пола, — бледная и малокровная, с переполненными кровью сосудами по краям, с точечными темно-красными кровоизлияниями, что свидетельствовало о несомненном прижизненном удушении. В отличие от второй странгуляционной полосы, косовосходящей по направлению спереди назад, появившейся уже после наступления смерти… Словом, все предельно ясно. После такого заключения медиков можно было возбуждать уголовное дело по факту убийства Модеста Вениаминовича Печорского, чем Виталий Викторович немедленно и занялся.

Едва Щелкунов успел оформить все необходимые бумаги, как в его кабинет вошли начальник уголовного розыска майор Фризин с каким-то человеком лет сорока с небольшим. Держался незнакомец важно, если не сказать высокомерно. Кажется, этого человека Виталий Викторович где-то встречал, вот только никак не мог припомнить, при каких именно обстоятельствах.

— Виталий, ты дело по трупу на Грузинской уже оформил? — с ходу спросил Абрам Борисович, опустив приветствие.

— Да, только что, — указал Виталий Викторович на новенькую папку с заведенным делом.

— Там как, самоубийство или все же убийство? — задал следующий вопрос майор Фризин.

— Судя по всему, чем я сейчас располагаю, — убийство, — ответил Щелкунов и тотчас пояснил: — Об этом свидетельствует экспертно-медицинское заключение, данное по трупу Печорского.

— Тогда передай это дело товарищу из прокуратуры, — тоном, исключающим возражения, произнес начальник уголовного розыска города, глядя куда-то мимо Щелкунова.

— Это с какой такой стати? Я уже занялся этим делом. Работу большую провел, свидетелей опросил, — нахмурившись, все же предпринял попытку возразить Виталий Викторович, на что тотчас получил исчерпывающий и твердый ответ «товарища из прокуратуры»:

— А с такой, товарищ майор, что прокуратура имеет полное право истребовать в собственное производство гражданское или уголовное дело на любой его стадии, будь оно только возбуждено или уже готово для передачи в судебный орган. Вам все понятно? Или мне продолжать разъяснять вам азы юридической практики? — посмотрел на Щелкунова как на пустое место старший следователь прокуратуры Республики.

На последний вопрос майор Щелкунов отвечать не счел нужным. Он сложил бумаги в папку и пододвинул ее по столу к «товарищу из прокуратуры». Тот взял папку, надменно и насмешливо посмотрел на Виталия Викторовича и