Я беру темой Зауралье, где на расстоянии 10—15 лет все эти процессы проходят воочию. Собственно, главным действующим лицом является река Исеть, перерезывающая благословенное Зауралье. Это единственная в России река по своей населенности и работе; на протяжении 300 верст своего течения она заселена почти сплошь, на ней 80 больших мельниц, 2 города, несколько фабрик, винокуренных заводов и разных сибирских «заимок». Бассейн Исети снабжал своей пшеницей весь Урал и слыл золотым дном. Центр хлебной торговли — уездный город Шадринск процветал, мужики благоденствовали.

Все это существовало до того момента, когда открылось громадное винокуренное дело, а потом уральская железная дорога увезла зауральскую пшеницу в Россию. На сцене появились громадные капиталы — мелкое купечество сразу захудало. Хлебные запасы крестьян были скуплены, а деньги ушли на ситцы, самовары и кабаки.

Теперь это недавнее золотое дно является ареной периодических голодовок, и главным виновником их является винокурение и вторжение крупных капиталов. Все эти процессы проходят наглядно, и тема получает глубокий интерес. Я собирал для нее материалы в течение 10 лет и все не мог решиться пустить их в ход. Главное условие для меня то, чтобы не представлять в редакцию всего романа, а частями — первые части будут готовы к концу октября. Относительно условий гонорара, надеюсь, сойдемся. Вообще мне интересно было видеть Вас лично, чтобы переговорить об этом подробно, а всего не напишешь…»

Таким образом, это письмо кладет конец всяким сомнениям относительно прототипа местности, которая выведена автором в романе. Интересно также замечание о времени, в течение которого Мамин-Сибиряк работал над произведением — десять лет собирал материалы, наблюдая явления капитализации зауральской деревни.

С т а б р о в с к и й — заводчик Козелло-Поклевский, одна из ярких фигур в романе. Автор называет его «известным поляком из ссыльных». Поклевский не жил в Шадринске, его резиденцией был, по-старому, «завод», а теперь город Талица (Свердловской области), но в Шадринске существовал крупный винокуренный завод Поклевского и его дух царил везде и всюду над уральскими палестинами.

Литературный портрет Стабровского списан с управляющего шадринским винокуренным заводом Оттона Осиповича Миссуно, тоже поляка и тоже ссыльного по польскому восстанию 1863 года, — у меня имеется семейный портрет этого Миссуно: сам он, дочь Иоганна и сын Матвей. По словам дарительницы портрета, сын погиб в тюрьме, арестованный за революционную деятельность.

Известный публицист, врач В. О. Португалов, служивший в средине прошлого века во многих местах на Урале, в том числе в Шадринске, в своем очерке «По обе стороны Урала» («Дело», 1882), дважды обмолвился о водочном короле Урала:

«Водки там, благодаря неусыпной заботливости Альфонса Фомича Козелло-Поклевского, вволю, можете отогревать себя сколько угодно и, будьте уверены, что нисколько не обидите этим почтенного Козелло-Поклевского…»

«Как пьют на Урале, читатель может справиться у тамошнего богатейшего откупщика Альфонса Фомича Козелло-Поклевского, у которого по обе стороны Урала 14 винокуренных заводов и который довел монополию до таких утонченных способов, какие и не снились старым откупам…»

Более определенно о деятельности Поклевского говорится в IV-м томе «Исторического обзора деятельности Комитета министров». И не мудрено было не сказать, т. к. это стало грозить прямым интересам казны.

В 1874 году, по инициативе Поклевского, фактически был создан синдикат, или «соглашение» между винокуренными заводчиками Урала и Приуралья вести дело винокурения и торговли водкой по заранее составленному плану. Цель этого «соглашения» совершенно ясна — как можно больше выкачать барышей.

При этом было предусмотрено, во-первых, ограничение количества выкуривания спирта для каждого спиртзаводчика — участника соглашения. Одновременно с этим для каждого заводчика устанавливался район сбыта, в котором «хозяин» района должен держать цены на водку на определенном уровне.

Помимо этого, синдикат стремился захватить в свои руки и винокуренные заводы и «места раздробительной продажи» водки. Первое синдикату удалось легко, а второе — с большим трудом.

Установив высокие цены на водку, синдикат сократил ее потребление. Это отразилось на сокращении и акцизного сбора, что, по словам министра финансов Вышнеградского, нанесло казне убыток в 680 тысяч рублей. В целях противодействия синдикату министр финансов выдвинул вопрос о введении винной монополии. Комитет министров согласился на введение этой монополии только в Пермской губернии.

Решение это было вынесено в 1887 году. Когда в следующем году министр финансов предпринял первые шаги, синдикат пошел на уступки, дав согласие понизить цены на водку и вообще придерживаться указаний правительства.

Так сухо повествуют архивные документы, зато Мамин-Сибиряк особенно красочно показал роль Стабровского во всем этом деле, в частности, его стремление задушить своего конкурента Прохорова. Писатель показывает, как спаивалось временно дешевой водкой население Зауралья и как, наконец, Прохоров вынужден был сдаться. Так синдикат вышел победителем.

П о ж а р ы  в Шадринске были обычным явлением. Одно время они были особенно частыми. Пожарная полоса началась с 1870 года. Так, 21 августа ст. ст. на усадьбе дома Степанова, по теперешнему ю.-з. угол ул. Набережной и Луначарского, акушерка Кухарская, купив корову, решила «подкурить» ее, для чего вынесла в коровник горшок с углями, а над коровником был сеновал. Как раз стоял сильный западный ветер. Он так сделал свое дело, что в занявшемся пожаре сгорело 459 домов и 138 лавок. В это время в селе Крестах проходила знаменитая Ивановская ярмарка, так ветер почти за 30 километров уносил туда листы обгоревшей бумаги.

Было несколько человеческих жертв. Сгорел купец Вагин, тот самый, который в припадке ревности убил свою жену и был оправдан судом. Это послужило для Мамина-Сибиряка поводом написать рассказ «Наследник».

После того было еще несколько пожаров, более мелких. Например, новый пожар 4 июля 1874 года унес свыше 180 домов.

Искали виновников пожаров и обвиняли сосланных после 1863 года в Шадринск польских повстанцев. Мамин-Сибиряк отразил это в романе «Хлеб», описав, как Стабровский чуть было не поплатился жизнью.

«Стабровский не хотел уезжать без мисс Дудль, и это все расстроило. Около экипажа собралась целая толпа, и слышались угрожающие голоса:

— Поляки подожгли город!.. Видишь, как ловко наклались уезжать! Ребята, не пущай!

Произошло замешательство.

— Папа, стреляй! — крикнула обезумевшая Дидя.

Трудно было предвидеть, чем бы кончилась эта дикая сцена. В такие моменты не рассуждают, и самые выдержанные люди теряют голову. Стабровский по опыту знал, что такое возбужденная толпа. Его чуть не разорвали в клочья, когда он занимался подрядами в Сибири. А тут еще Дидя со своей сумасшедшей фразой… Всех спасла мисс Дудль, которую привели под руки. Она так смешно сопротивлялась, кричала и вообще произвела впечатление.