«Минули–сгинули слова наивные и унеслись в небеса, просто ли сложно ли, ситцем берёзовым ветер играет в лесах. Было ли, не было, нитками белыми сшиты сомненья твои…»

Эту песню в пик ее популярности очень часто гоняли по радио, в ресторанах, в ночных клубах. Голос исполнительницы мне не очень нравился, но песня цепляла припевом. А, однажды я услышала ее в баре, где мы всем отделом отмечали сдачу очередного проекта.

И вот сейчас под звучание арфы я как будто вновь слышала красивый женский голос под аккомпанемент гитары:

«Грустно ли весело, не будем вместе мы, белым качну я крылом. Много ли, мало ли, о чём мечтали мы, смоет осенним дождём».

Странный выбор, разве что здесь просто не придумали такую же музыку, но с другими словами. Не верю я в такие совпадения.

«Мало ли, много ли, днями, тревогами я настою на своём. Вынесу, выстою, песню свою спою, но не с тобою вдвоём».

А выбор, возможно, правильный. Просто очень неожиданный для парня.

«Сильная, смелая, как лебедь белая, я становлюсь на крыло. Сложно ли, просто ли, зимами–вёснами всё, что болело — прошло».

Я потрясла головой, прогоняя грусть от вальса Шопена. Дом от меня никуда не денется. Если они обещали вернуть меня в момент исчезновения спустя три месяца, значит, смогут и спустя год… два… три!

Короче, я — сильная, смелая, но на голову…

— Леди, время ужинать! — Рикиши, как–то неожиданно оказался возле моего кресла и подал руку. Когда мои пальцы оказались на его ладони, меня вновь прошибло сначала разрядом, а потом…

«Вынесу, выстою, песню свою спою, но не с тобою вдвоём».

Жизнь — боль! Не хочу я с кем–то другим песни петь. Хочу конкретно этого и все тут. Сейчас прямо хочу! Вот здесь, на кресле… Дернуть на себя, завалить, стянуть с себя эту проклятую нижнюю юбку и панталошки с кружавчиками. Мне же каждую ночь снится это тело… без камзола и рубашки. А часто и без штанов. Иногда я просыпаюсь от свиста плетки в ушах, но обычно вижу перед собой его губы и глаза, в которых сверкает уверенность в своей неотразимости, но в глубине прячутся сомнения. Я видела, я знаю… Прячутся.

А вообще, я же даже не влюблена. Для этого надо знать человека, а мы, хотя и проводим вместе все время, по сути совершенно незнакомы. Так что… Завтра качну белым крылом и вперед, улечу в академию или в свой мир.

Главное, все эти мысли и желания промелькнули у меня в голове за секунды… За те секунды, что я, глядя в карие глаза, плавилась от жара внутри меня. Но мне вновь удалось успокоиться и прошествовать на ужин, подражая величественной походке пожилой леди.

— Кстати, а кто та дама, что осчастливила нас своим присутствием? — поинтересовалась я у Рикиши, отодвигая тарелку с салатом.

— Леди Августа, — произнес мой скрытный информатор и не добавил больше никаких подробностей.

Правда, учитывая наличие некоторого сходства, я решила, что это мать Марими. Было у этих леди нечто общее в осанке, в чертах лица, в движениях. Страшно подумать, сколько этой Августе, если она выглядит лет на шестьдесят–семьдесят. Когда еще более–менее можно себе позволить пободриться, но недолго. И морщинки на лице скрывать уже бесполезно — скорее они придают определенный шарм. То есть возраст, когда женщина смиряется с тем, что она бабушка, но еще не готова стать милой старушкой.

— Спокойной ночи, леди! Завтра мы не увидимся уже…

В голосе Рикиши звучит грусть, причем, как обычно, все искреннее, настолько, что хочется верить. И я верю. «Грустно ли весело, не будем вместе мы…»

— Откуда ты знаешь ту песню… последнюю?

— Ее часто напевала одна леди. Та, что жила здесь до вас.

Я замерла, пытаясь осознать только что услышанное.

— То есть… Вы уже не в первый раз проворачиваете подобное?!

— Второй, — Рикиши кинул быстрый взгляд на меня и уставился в угол комнаты.

— И ее тоже учил ты?

Вау! Судя по неконтролируемому гневу, я не просто ревную. Я в бешенстве. Учил, соблазнял, гулял с ней по городу, играл на своей арфороялине. Сейчас прольется чья–то кровь!

Выдыхаем, успокаиваемся, улыбаемся. Ты тоже не была девственницей до встречи с ним. И он тебе ничего не обещал. Просто…

— Нет, ту девушку учил другой.

Уф-ф! Я сдулась, как воздушный шарик. Расслабила сжатые кулаки. Заметила, что ногти, оказывается, впивались в кожу.

Тут я вспомнила про упоминаемых Марими конкурентках. Нет, учить моих он точно не мог. Просто физически.

— А у той девушки тоже были соперницы, как у меня?

Поместье огромное, здесь даже жилых домов пять штук, так что можно хоть пансионат на десяток учениц открывать и пересекаться друг с другом девицы не будут.

— Да, леди, — в углу комнаты явно прячется что–то интересное, иначе, как еще объяснить тот факт, что Рикиши взгляда от этого места не отводит?

— И у каждой — свой учитель?

— Да, — парень, наконец–то, рискнул посмотреть мне в глаза: — Леди…

— Да?!

— Все будет хорошо! Вы справитесь!

— Спасибо, — я благодарно, но устало улыбнулась. Эмоциональные перегрузки порой выматывают сильнее, чем физические.

Наверное, надо было попрощаться с Рикиши, обнять его, что ли… Он ведь намекнул, что мы больше не увидимся. Хотя, судя по его взгляду, от меня ожидается нечто большее, чем объятия.

Но я стояла и просто молча смотрела на него, запоминала…

В конце концов, он ведь никуда не денется?! А если я завтра буду победительницей, значит, спокойно могу потребовать своего учителя и побыть с ним сколько захочу. Просто… Сейчас я хочу побыть одна. Очень.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, леди.

Когда за парнем закрылась дверь, я упала на кровать лицом в подушку и разрыдалась. Плакала я долго, сначала навзрыд, потом тихо… и не заметила, как уснула.

Разбудила меня Сонола, непривычно рано, еще до рассвета.

— Одевайся и спускайся ко мне, — и, уже от двери, обернулась чтобы ехидно уточнить: — Найдешь, надеюсь?

Я презрительно фыркнула. Комнату, где пороли Рикиши, я найду с закрытыми глазами. Хотя шла из нее злющая и думающая о чем угодно, только не о том, чтобы запомнить дорогу. Но, может, поэтому она и записалась у меня на подкорке.

Так что, надев свое самое любимое платье — фисташковое с черными вставками, идеально гармонирующими с черной лентой в волосах и