— Да, — не замечая иронии, хвастливо продолжал Вадик. — Я весь в мать. Вот вырасту — стану, как дядя Боря, или даже еще выше пойду. Может, я президентом стану! — он задрал нос. — Выживает сильнейший! А этот хлюпик, слюнтяй, он точно в батю уродился. Вот что я теперь с этими кутятами делать буду? — он пренебрежительно кивнул на щенков, которых Лешка кормил при помощи самодельной соски. — Ладно, обогреюсь, с утра пойду снова на пруд, утоплю. Ай! — вскрикнул он, получив от Деда Мороза неожиданный увесистый подзатыльник.

— Я тебе утоплю! Больше вытаскивать из проруби не буду, так и знай! — Дед грозно упер руку в бок.

— Дедушка Мороз, а можно у Вас их оставить? — снова несмело попросил Лешка. Он произносил слова так робко, что было видно: мальчик привык «огребать» от жизни: в школе над ним смеялись, хотя он и хорошо учился, называли «ботаником» и «чудиком», любой мог безнаказанно ударить его, подставить подножку, сунуть снежок за шиворот или паука в портфель. Старший брат, которому, вроде бы, положено было защищать младшего, зачастую сам оказывался зачинщиком его травли. Оставшись без отца, с которым он, и вправду, был близок, Лешка почувствовал себя совершенно потерянным в мире, где правили такие, как дядя Боря.

— В этом мире выживает сильнейший! Естественный отбор! — любила говорить мать, продавщица в местном магазинчике, где-то что-то слышавшая о теории Дарвина. — Вот Вадик, тот выживет — не то, что ты, весь в отца пошел, интеллигента несчастного, — бить она сына не била — да и не за что было бить Лешку, он рос «правильным» и не в меру послушным — но окатывала такой волной глубочайшего уничижительного презрения, что он весь сжимался и чувствовал себя обреченным перед лицом «естественного отбора» и «борьбы за выживание».

–

— Дедушка Мороз, так можно оставить у Вас щеночков? Вы же добрый волшебник! — с робкой надеждой продолжал просить Лешка. — И можно я к Вам нашу Лайку приведу, а то она там тоскует. Когда мама щеночков у нее забирала, она так плакала, так выла!

— Не ной, — прикрикнул на него брат. — Нечего бездомных собак плодить. Выживает сильнейший! И тоже мне, нашел Деда Мороза, вот чудик! Дед деньги зарабатывает, его люди наняли по домам ходить и подарки разносить малышам. Нету никакого Деда Мороза, ишь, губу раскатал, на-ка, выкуси, — и он с видимым удовольствием показал Лешке смачную фигу. Тот вжал голову в плечи.

— Выживает сильнейший, говоришь? — Дед Мороз с трудом удержался, чтобы не отвесить Вадику еще один подзатыльник. — А вот задумайся: сегодня ты выжил только благодаря ему, — он кивнул на Лешку.

— Вот-вот, — не растерялся Вадик. — Так мы, сильнейшие, и выживаем!

— Парадокс, однако, — Дед Мороз потер крепкой ладонью затылок. — Выживают они, а мир двигают такие, как ты, сынок, — ласково обратился он к Лешке. — Такие как ты и твой отец — вот кто истинный двигатель мирозданья.

— Вы так думаете? — с робкой надеждой спросил Лешка, глядя в глубокие мудрые глаза старика. — А можно мне загадать новогоднее желание? Всего лишь одно — мне много не нужно!

Дед Мороз кивнул. Лешка положил на пол очередного накормленного щенка, осторожно приблизился и прошептал Деду в самое ухо:

— Можно я, когда вырасту, доделаю то, что не успел доделать мой папа?

— А что делал твой папа? — таким же заговорщическим шепотом спросил старик.

— Папа хотел найти лекарство от рака.

Дед Мороз отстранился и поглядел на мальчика как-то совсем по-новому. Лешка был невысокого роста, сутулился и смотрел на мир боязливо — но в этот момент в его глазах промелькнул огонь будущего фанатика науки. Старик погладил его по светлым волосам и произнес значительно:

— Ну, что ж, малец, твое желание принято! Но это у тебя в будущем. А на этот Новый год я хочу подарить тебе один подарок.

— Подарок? — оживился Вадик и его глаза алчно блеснули.

— Сгинь, — отмахнулся Дед Мороз. — Замри!

Тот замер с открытым ртом, словно превратился в глыбу льда, и уже не мог слышать дальнейшей речи Мирозданья в образе Деда Мороза:

— Не слушай тех, кто говорит, что «выживает сильнейший». Чарльз Дарвин никогда не писал такого. Мамонты были очень сильными, но они не выжили, а вот твои предки выжили в условиях Великого оледенения и даже утратили шерсть. В своей работе «Происхождение видов» Дарвин писал, что выживает самый приспособленный. А самими приспособленными оказались те обезьянолюди, а потом и первобытные люди, кто помогал друг другу внутри сообщества. Кто мог согревать друг друга своим теплом, рисковать друг за друга жизнью, не бросать раненых товарищей на верную смерть и заботиться сообща о стариках и детях. Именно они смогли пережить Ледниковый период и пронести сквозь холод огонь своих сердец. Когда ты вырастешь и получишь хорошее образование (а ученый-врач должен быть очень хорошо образован, если желает найти лекарство от рака), то узнаешь, что у Дарвина есть еще одна работа «Происхождение человека…» — правда, название там длиннее и ты пока его не поймешь — так вот, в ней он доказывал, что первобытные люди имели МОРАЛЬНОЕ ЧУВСТВО, которое сыграло большую роль в их выживании. Запомни: выживает самый приспособленный, а мир двигают самый моральные… нет, скажу точнее, самые ЧЕЛОВЕЧНЫЕ.

Лешка слушал его, затаив дыхание, а Мироздание, ласково притянув его к себе, продолжало:

— Но раз уж развелось много таких, как он, — Мирозданье кивнуло в сторону оцепеневшего Вадика, — которые говорят, мол, выживает сильнейший, то вот мой тебе подарок. До сих пор ты был воплощенное «добро без кулаков». А теперь я вооружаю тебя кулаками! Теперь ты будешь сильнейший!

Наутро мальчики проснулись на кровати у печки в незнакомой комнате. Хозяина не было видно, лишь чайник на печке и кружки на столе напоминали о вчерашних событиях. Вадик потянулся, привычно больно ткнул брата локтем. Поискал по шкафам поесть, не нашел, схрустел несколько завалявшихся кусков сахара, не дав Лешке ни одного, потом начал запихивать сонных щенков в злополучный мешок.

Лешка выдернул мешок из его рук. Вадик зло размахнулся, целясь тому в лоб, но вдруг получил такую оплеуху, что отлетел и пребольно ударился спиной об угол печки.

— Л-л-лешенька, ты что, брат?! Ты это… н-н-не надо! — он испуганно вжал голову в плечи.

— Не тронь щенят, — голос Лешки звучал спокойно, но очень твердо. — Тронешь — хуже будет. Я сейчас приведу сюда Лайку. Можешь нажаловаться матери, если желаешь, а впрочем, ей сейчас не до тебя