в проистекающее отсюда изменение сущности: в близость превращения в Вот-Тут-Бытие. Постижение смысла есть в то же время освобождение от «свободы» «субъекта», от свернувшегося в себя разчеловечивания человека. Постижение смысла есть преодоление «разума» – будь то в виде простого опроса-внимания пред-заданному будь то в виде рассчитывания и объяснения (ratio), будь то в виде планирования и обеспечения гарантированной безопасности. Для «разума» остается недоступной суть истины; он есть всегда лишь поверхностное мышление, обращенное к сущее-бытующему.

Постижение смысла есть настройка-подстройка основополагающего настроения человека – в той мере, в которой она ориентирует-направляет его на пра-бытие, на основополагание истины пра-бытия. Постижение смысла переводит-пересаживает человека в Вот-Тут-Бытие – при чем наперед положено что оно само уже со-бытовано пра-бытием. Но пра-бытие нуждается в слове – требует слова – в качестве какового всякий раз сущится со-бытие.

Философия; Это единственно-неповторимая борьба за бес-картинное, необразное слово «этого» пра-бытия – в эпоху неспособности и невлечения к сущностному слову.

Постижение смысла: в эпоху планетарного непостижения смысла.

I. Философия в постижении смысла самой себя.

II. Философия в разноголосном споре своей истории (как мета-физика)[19]. То и другое в одном: история пра-бытия, полагающая основу принадлежность к ней.

14. Философия в постижении смысла самой себя

Постижение философией смысла самой себя принадлежит к ней, потому что оно побуждается тем, что философия должна мыслить как сущностное мышление – бытием. Такое постижение смысла служит не осуществляемому в данный момент закреплению понятия, чтобы только затем можно было бы выводить философию и заниматься ею. Такое постижение смысла не исчерпывается также и привнесенной задним числом «рефлексией» философии на себя – в виде какой-нибудь «философии философии», которая лишь фиксирует конец всех возможностей философии и исторически (historisch) включает ее прошлые образы в безразлично-равнодушную типологию.

Постижение философией смысла самой себя относится к мышлению бытия. Пра-бытие сущит единственно в просвете, который есть оно само, но такой просвет остается выносим только в проекте-наброске, который набрасывает себя в своем Открытом-Публичном и передает себе в собственное Открытость-Публичность этого Открытого-Публичного и отваживается на положение его основы. Этот осново-полагающий проект-набросок размысливает истину пра-бытия и при этом все же еще становится только со-бытуемым самим пра-бытием – как бы это ни могло казаться иначе и прямо противоположным образом.

«Развитие» философии есть в каждом случае расправление-разворачивание ее сущности на пути все более и более простого собирания уникально-неповторимых идей пра-бытия.

Ее цель состоит не в сообщении какого-то познания, и не в выставлении какого-то учения. Ее сущность остается единственно в том, чтобы быть существенным знанием (хранением истины, которой положена основа) – но никогда не «действовать» и не «влиять», Только таким образом философия находит себя в своей сущности, принадлежащей пра-бытию. Если ей это счастливо удается, то она, тем самым, передимает и опасность превратных толкований, потому что эта сущность, потому что эта сущность с необходимостью отчуждает и уводит, сбивая с толку, к постоянно возвращающимся попыткам гарантировать философию в ее сущности посредством того, что она выставляется в несообразной ей, на кажущейся более понятной взаимосвязи.

Поскольку философия – невыводимо из суше-бытующего, принадлежна единственности пра-бытия, и может знать только эту простую сущность ее, ей по этой причине чаще всего и непосредственно грозит со всех сторон утрата сущности, которая даже сплошь и рядом принимает разные виды и кажется обогащением, укреплением и обеспечением ее сущности. Таким образом, философия считается то наукой, то искусством (поэзией), то мировоззрением.

Поскольку философия есть существенное знание и поддерживает сокрытое свечение-горение сущности истины, она подталкивает к соскальзыванию в «науки», чтобы сразу же сделать отличительным признаком знания научность – точно так же, как и они, и якобы опираясь на их результаты.

И все же это всегда так и остается в упадке, впадая в подчиненное; вопреки кажущемуся прибавлению в блеске и богатстве доступного познанию суше-бытующему и его разнообразной представимости-изобразимости в формах объяснения и доказывания, всякая научность философии становится отказом от ее ранга, который – вне всяких сравнений.

Поскольку философия сказывает пра-бытие, а потому существует только как слово в слове, и поскольку ее слово никогда не только означает и не только обозначает то, что оно призвано выразить, а в сказывании есть само пра-бытие, она хотела бы найти вскоре переход в поэзию как помощь в трудных случаях и как, вдобавок, «сосуд», «форму отливки». И все же это всегда остается запутанностью в переплетениях корней чего-то соподчиненного, равного по значению – тем, что в своей управляемой из себя самой собственной сути с незапамятных пор бесконечно уклоняется-не поддается мышлению пра-бытия. Ведь поэчение – стихосложение имеет и иную полагающую основу истории сущность (geschichte-gründende); его «времена» не перекрываются со «временами» мышления.

Приравнивание философии к поэзии и, тем самым, к искусству грозит мыслительскому знанию не потому, что посредством его она лишилась бы строгости «научности» – ведь она все же поначалу остается несообразной ей. Искать прибежище в поэзии – это уклонение от холодной смелости вопроса о бытии, который то и дело разламывает махинативность сущебытующего, нарушает отвергание ею пра-бытия и приводит к беспокойству, застывая в виде пропасти раскола – так, что мышление пра-бытия никогда не вправе впасть в покой «художественного творения». Философия принадлежит к покою царства лишенного картин-образов знания.

Поскольку философия как мышление бытия всякий раз уже помыслила сущее-бытующее в целом, она легко поддается искушению теперь возвысить себя и до «мировоззрения», чтобы удовлетворять требованиям «жизни» и таким образом только и сохранять-обеспечивать свою «истину». И все же это навязывание своей близости к «действительному» «жизни» всегда продолжает быть переодеванием в тот маскарадный костюм, который скроет недостаток мужества с твердостью закрепиться в сущности мышления пра-бытия; ведь такое мышление не даст «деятельной жизни» ни создать почвы, которой она непосредственно питается, ни предложить цели, к которой она могла бы приметать-приживить свои цели-наметки.

Мышление пра-бытия не годится на роль мировоззрения; столь же мало оно пригодно для того, чтобы поставить себя на место какой-либо церковной веры. Такую непригодность, а вместе с ней и видимость существенного недостатка мышлению пра-бытия приходится выносить, исходя из знания, что его полагающий основу проект сущности истины есть лишь только сущение самого пра-бытия и, таким образом, между суще-бытующим держится заброшенным просвет, исходя от которого, всякое действие и всяческое попустительство обеспечивают себе свои времена и пространства, их вечности и их простирания. Не соприкасаясь с таковым и сопротивляясь отрыву, однако, только пра-бытие впервые и всегда раздаривает всему суще-бытующему и даже не-суще-бытующему еще сферы, в которых созидаются и разрушаются царства человека. Никакое суще-бытующее не способно дать пра-бытию какую-то основу, потому