– Береги себя, Эм.

Тепло его тела исчезло. Растворилось в воздухе так быстро, что я не успела даже подумать, чтобы успеть словить. Остался лишь запах.

Я неотрывно смотрела в отдаляющийся силуэт и чувствовала ту самую грань, когда невыносимо хочется догнать, упасть в объятия и попросить остаться. Но фигура уменьшалась в размерах, а я всё так же продолжала неподвижно сидеть на скамье, не предпринимая никаких попыток изменить будущее.

Максвелл неожиданно замер, будто ощутил мой беспомощный, тоскливый взгляд, пожирающий его крепкую спину. Обернулся.

– Так, какое мороженое ты любишь? – громко крикнул он.

Я улыбнулась. Широко, искренне. Как не улыбалась уже очень давно.

– Шоколадное с карамелью, чемпион.

Усмехнувшись, Уайт одобрительно кивнул, и, надев очки, продолжил свой путь к тем невообразимо высоким воротам, за которые я только что пообещала ему когда-нибудь выйти.

И я сдержу своё обещание… Обязательно сдержу.

Глава 3.

Эмили.

Глядя на собственное отражение в зеркале, я провела ладонью вдоль кромки ворота белого халата и склонила голову набок. Мокрые кончики прядей коснулись основания шеи, и несколько капель, скатившись по распаренной коже, сорвались вниз. За три месяца, проведённых в клинике, я успела привыкнуть к новой длине волос, что само по себе являлось очень сомнительным достижением.

Человек способен привыкнуть ко всему. К новой причёске. К душевным ранам.

Слабо улыбнулась своей копии и, завязав пояс халата, вышла из ванной.

Кэти сидела на краю кровати и неотрывно смотрела в экран телевизора, по которому шёл экстренный выпуск новостей.

– … сегодня ночью в тридцати милях от Нью-Йорка была взорвана медицинская лаборатория, принадлежащая известному бизнесмену Александру Миллеру, – тараторила журналистка в микрофон. – По официальным данным, погибло семь человек, десять получили ранения. Взрыв прогремел в третьем часу ночи, и, несмотря на ночное время, двум очевидцам всё же удалось сделать несколько кадров. Как вы видите, масштабы урона поражают…  Теракт или личная вендетта? Ответа на этот вопрос мы не получили. Александр Миллер пренебрегает общением с прессой и отказывается от любых комментариев…

 Когда картинка столба чёрного дыма сменилась фотографией молодого мужчины, я сделала несколько шагов вперёд, чтобы лучше рассмотреть лицо с острыми чертами и пронзительно ледяным взглядом. Но Кэтрин, заметив моё присутствие, тут же подскочила и, схватив пульт, нажала кнопку.

Экран потух, и я сконцентрировала всё своё внимание на сестре, которая, особо не скрываясь, шарила по моему телу озабоченным взглядом.

«Что она постоянно на нём ищет? Колотые раны?»

Не сложно предугадать, что Кэти изо всех сил сдерживается, чтобы не спросить, всё ли в порядке. За последние восемь часов она задала мне этот вопрос одиннадцать раз, и на девять из них я отреагировала молчанием. Я поступила бы так и с непроизнесённым вслух двенадцатым, но плескавшаяся в глазах сестры тревога заставила прикусить язык.

– Всё в порядке, Кэти. Правда.

Сестра подозрительно сощурилась, пытаясь найти подвох в моей преждевременной капитуляции. Но, так ничего и не обнаружив, расслабилась.

– Ты голодна? Я заказала ужин. – Она кивнула в сторону заставленного тарелками подноса.

– Очень. – Оценив аппетитность спагетти в томатном соусе, я взяла свою порцию и забралась с ногами на огромную кровать.

Некоторое время мы ели в полной тишине. Я скользила взглядом по довольно простому номеру отеля, не цепляясь ни за что конкретное. Лишь странная, с кучей завитков позолоченная люстра на секунду дольше удержала внимание, и то только потому, что висела прямо надо мной и вызывала стойкое опасение за собственную жизнь. Вторую пробоину в голове я не переживу.

Ноги затекли, и я, вытянув их вперёд, упёрлась ладонью в матрас, отмечая, что покрывало в клинике было более приятным на ощупь.

Я освободилась от белых стен тридцать шесть часов назад и сразу же кинулась смотреть авиабилеты до Майами. К моему огромному разочарованию, с местами возникла проблема, и ближайший рейс, которым я могла покинуть душащий меня Чикаго, планировался только через пять дней. Я не могла ждать. Потому сообщила Кэт, что доберусь на машине. Я думала, придётся уговаривать и биться в судорогах, чтобы мирно отправиться в не столь короткое путешествие, но сестра отреагировала удивительно спокойно. Она не стала спорить, а сразу же дала своё согласие с условием, что поедет со мной. Я была не против её компании. К тому же мы так и не поговорили, и я решила, что совместное маленькое турне станет идеальной обстановкой для нашего откровенного диалога.

Паста оказалась очень вкусной, и я, облизнув испачканные соусом губы, спросила:

– Сколько осталось до Авентуры?

– Четыреста миль, – наматывая на вилку лапшу, ответила Кэти.

Я сжала пальцами стакан яблочного сока. Всего четыреста миль отделяло меня от родителей Эйдена.

– Они… – я нервно сглотнула, – они точно не против нашего визита?

– Конечно! Грейс миллион раз повторила, как ждёт нас!

– Мне так стыдно, Кэти. Я боюсь представить, что она чувствовала, когда я несла весь тот бред… про Эйдена, – голос понизился до шёпота. – Про живого Эйдена.

– Она всё понимает! – яро заверила сестра, звонко стукнув вилкой о дно тарелки.  – Как бы жутко это не звучало, твоё поведение только подтверждает сильную любовь к её сыну.

Сильную любовь… Этой фразой невозможно было описать и сотой доли моих чувств.

– Ты знаешь что-нибудь об Оливии и Джоне? – Я решила сменить тему, потому что, если в этом приглашении и скрывались какие-то подводные камни, Кэти ни за что их не обнародует. Не подвергнет меня сомнениям.

«Я всегда на твоей стороне» – своего рода часть терапии. Я, может, и являлась не совсем здоровой. Но глупой – нет.

– Мы не общаемся. Знаю, что отца обвиняют в финансовых махинациях. Стив не поможет. Он предупреждал его о последствиях. Жадность наказуема.

– Они знают обо мне?

– Только про аварию.

– Мать обвиняет во всём меня. Считает, что из-за меня погиб Эйден, и поэтому Райсы не хотят им помогать…

– Остановись, Эми! – Сестра вытянула руку вперёд, и мне пришлось оборвать свою сумбурную речь.

– Наш отец всегда был занят только работой. Как оказалось, ещё и незаконной. А мать… тут и говорить нечего, она окончательно слетела с катушек. Ты ни в чём не виновата. Виноваты они. В том, что воспринимали нас не как дочерей, а как щенков для дрессировки.

По поводу отца я не испытывала особых эмоций. Расстроюсь ли я, если его посадят? Возможно, немного. Мы прожили под одной крышей много лет, а Джон Майерс