– Говоришь, фарватер они показали?

– Ну да. Тот, второй… Матвеев… Нет, вспомнил – их благородие капитан Матусевич, вот! – карту привёз минных постановок в акватории, командиру на крейсере отдал, а лоцман Ломан потом на моём катере прошёл по фарватеру в гавань.

– И за вами вся эскадра, – покачал головой Грибков и посмотрел даже с некоторым сочувствием на Ивана, по всей видимости, просто не понимающего, участником и соучастником каких событий он тогда был.

Но и с пониманием того, что означает боцманское свидетельство.

Поэтому отправил уполномоченный Грибков бывшего старшину Ивана Резникова и его команду застуканных на контрабанде в обычную следственную тюрьму, к разношерстной компании мелких спекулянтов, ширмачей, базарных мошенников и самогонщиков.

Сам же, хоть и с помощью много более грамотного Миши Костаниди, оформил все бумаги и отправился докладывать начальнику отделения.

И в тот же день в Симферополь ушло телеграфное сообщение:

Секретно.

Особый отдел.

ДОКЛАДНАЯ

В ходе допроса бывшего старшины бригады катеров флота Черазморей, задержанного по делу контрабандистов, установлено: он участвовал в рейде 1919 года белогвардейской эскадры с десантом на Мариуполь.

Задержанный показал, что был свидетелем добровольной передачи секретной карты минных полей флотским капитаном Матусевичем и лейтенантом по прозвищу «лоцман Ломан» командованию эскадры.

Копию протокола допроса направляем спецпочтой.

Через день информация за подписью начальника Особого отдела ушла в Харьков, во Всеукраинское отделение, а Оперативному отделу Реденс поручил проверку по архивам и спискам регистрации, нет ли каких сведений о нахождении в Крыму Матусевича и Ломмана. Предварительная ориентировка была разослана по уездным отделениям.

Харьков же, имеющий прямую связь с агентурой в среде эмигрантов, отреагировал так:

Срочно.

Секретно.

Резидентам в Константинополе, Белграде, Софии.

Установите факт эвакуации/выезда из Крыма флотских офицеров капитана Леонида Матусевича и лейтенанта Федора (возможно – Теодора) Ломмана.

При установлении факта укажите их нынешнее место пребывания.

Начальник СО ВУ ЧК

Ответ пришёл спустя неделю по секретному каналу связи:

Начальнику СО ВУ ЧК

Запрашиваемый Теодор Ломман, капитан-лейтенант, прибыл в ноябре 1920 г. в Константинополь с группой офицеров Дроздовского полка на эсминце «Жаркий».

Настоящий род занятий и точное местонахождение устанавливается.

По имеющимся сведениям, капитан 2-го ранга Леонид Матусевич остался в Крыму.

РС-2

Севастополь, осень

С севастопольскими товарищами установились нормальные отношения, как только они поняли, что я прибыл не проверять их работу, а, в известном смысле, помогать. Непосредственными моими партнёрами были назначены уполномоченные Мортиросов и Ломанидзе – оба из короткого списка, который показал мне товарищ Стах.

Направление на поселение в гостиницу «Бристоль» было сделано быстро и без излишних расспросов. Несколько подробнее мы отрабатывали вопросы связи, оперативного оповещения и взаимодействия. И несколькими часами спустя, отпустив за квартал провожатого, с саквояжем в руках я входил в непрезентабельный – который год без ремонта! – вестибюль гостиницы.

Первый же взгляд на коменданта, мужчину средних лет и явно не пролетарской наружности, восседающего за стойкой портье, сразу подсказал, с кем я имею дело и какого тона в разговоре следует придерживаться.

– Любезнейший, это направление к вам от учреждения с забавной аббревиатурой «ЖКХ».

Комендант ответил именно так, как я и предполагал:

– Да, раньше всё решалось проще, а теперь направления, ходатайства, мандаты…

В то время вниз по Нахимовскому проспекту, мимо окон гостиницы, проследовал матросский патруль.

Выразительно глянув на сию троицу, я сказал в том же тоне:

– О да, но совсем недавно всё решалось ещё проще: маузер в мозолистой руке…

– Такое лучше не вспоминать… – вздохнул комендант и, ещё раз перечитав «направление», оценивающе посмотрел на меня: – Вы, товарищ Яновский, к нам надолго?

При этом он акцентировал обращение «товарищ». Это не должно было остаться незамеченным с моей стороны, и я отреагировал:

– Называйте лучше «гражданин». К большевистскому обращению не могу… да и не слишком хочу привыкать.

Прозвучало достаточно резко, так что комендант поспешно сказал:

– Простите, ваше благородие… гражданин.

Вот тут я примирительно улыбнулся.

– Гражданин. Ненавязчиво и неоскорбительно – мы же все равны, как горожане, то есть граждане… На неделю, максимум полторы.

– Понимаю, командировка, – закивал комендант. – От какой «аббревиатуры» командировка, боюсь даже спросить.

– Да и ни к чему. А нумер, естественно, почище…

Как по заказу, с верхнего этажа по выщербленным ступеням центральной лестницы спускались пятеро красноармейцев. Без оружия и не в самом презентабельном виде. Кивнув в их сторону, я негромко попросил:

– И без «этих» соседей.

Комендант понимающе подмигнул.

– Не извольте беспокоиться. Отдельный нумер. Только уж не обессудьте – туалеты у нас только по два на этаж. Но уборка регулярная.

Сказал – и явно ожидающе посмотрел на меня.

Я памятным – выглядящим, надеюсь, привычным, – «барским» жестом опустил на стойку купюру.

Комендант ловко – привычно – смахнул её под стойку и жестом подозвал коридорного.

– Голубчик, проводи уважаемого гражданина в сто седьмой.

Той же осенью в Симферополе

В Симферополе, на углу Караимской и Одесской улиц, недалеко от лавки с табличкой «КЕРОСИНЪ», остановился милицейский патруль. Три человека: один в шинели и обмотках, другой в бушлате и форменных – только английской армии, – ботинках и заломленной кубанке без кокарды, а третий, старший, в перехваченном офицерским ремнем с кобурой цивильном пальто с бархатной опушкой по воротнику.

Место было выбрано достаточно удачно, – и чтобы покурить, и чтобы проверять документы у проходящих по обеим улицам. А проходило достаточно много: и к обедне в недальний православный собор или в армянскую церковь, и на призыв муэдзина в мечеть, по легенде, наделившую город прежним, допотёмкинским названием Ак-Месджит, и к главной караимской кенассе[3]. Шли и дальше вниз, по Одесской улице – кто к хоральной синагоге на Салгирной, а кто просто в деловую часть города.

Несознательный богомольный народ, всё больше старушки в платочках или хиджабах – смотря кто куда направлялся, – старички да аксакалы, интересу у троих милиционеров особого не вызывали. Так, останавливали кого помоложе и попримечательнее, проверяли документы и отпускали с богом. То есть к тому из богов, на молитву к которому несознательные гражданки и граждане и направлялись. Тех же, кто шёл с пустыми бидончиками или какой ещё посудиной к керосиновой лавке, или с полными – от неё, останавливали чаще, но тоже выборочно: молодок, с которыми можно словцом-другим перекинуться, а то и шлёпнуть легонько пониже спины, чтоб следующий раз не забывала документ дома на комоде, или