Он никогда не сердился. Он признавал необходимость телесного наказания для детей, но сам не прибегал к нему никогда. С матерью у него было полное расхождение по этому вопросу. Мать, по живости своего характера, давала нам шлепки беспощадно, поэтому, случалось, что удары попадали и по голове. Отец не одобрял этого и выражал свое неудовольствие. « Лучше, говорил он , постегать веником по мягким частям, чем, не разбираясь, повредить ребенка ». Но мать избегала заранее обдуманного наказания, поэтому удар часто падал сам собой, раньше чем у нее было время принять во внимание советы мужа. Из троих детей шлепки получал чаще всего я. Сестра и брат были уже большие, и мать ограничивалась тем, что делала им выговоры. Несмотря на то, что отец питал отвращение к телесным наказаниям, мы боялись его гораздо больше, чем мать. Мы огорчались его недовольством больше всяких наказаний. Шлепки, упреки и наставления матери скатывались с нас, по русской поговорке, « как с гуся вода ».

Отец был таким и вне дома. Он ни с кем не ссорился, и у него не было врагов. Его все уважали, хотя на сходках* он никогда не выходил « наперед ». Несколько раз старики упрашивали его согласиться быть старостой. Выбор его был обеспечен. Но он всякий раз отказывался от этой чести.

Так и прожил он жизнь свою незаметным, скромным человеком. Не зная о существовании Льва Толстого и его теории непротивления злу, отец был безусловно воплощением идеального непротивленца.

Мать была всегда для меня на первом плане, поэтому ее образ резче врезался в мою память. Высокая, с темно-карими очень живыми глазами. В селе она выделялась среди всех женщин. Таких женщин я встречал потом по Задонью*, где население было богаче, жизнь была легче. Черты ее лица были овеяны неуловимым очарованием. Особенно я любил ее волосы, заплетенные в две толстых косы. Распущенные, они спускались почти до самых щиколоток. « Это мои вторые косы, сказала она мне однажды, видя мое восхищение. Первые были еще лучше. Я их продала одному проезжему шибаю* за 3 рубля, когда была еще солдаткой*. Я жила тогда с двумя малыми детьми, с твоим братом и твоей сестрой в семье свекра* и свекрови*. Деньги мне были нужны, а где их взять ? Я не могла оставить детей на их бабушку и тетку. В это время и подвернулся один шибай, мои косы ему понравились, и он начал уговаривать меня продать их ему. Я соблазнилась деньгами и согласилась на его предложение. Никому в семье я не сказала, что я осталась без кос из боязни, чтобы меня не прозвали « стриженой », кличка эта осталась бы за мной на всю жизнь. Эту тайну я хранила до тех пор, пока не отросли волосы, и я могла опять заплетать их в две косы ». Предложенная шибаем сумма и его настойчивость продать ему ее косы доказывали, что косы были очень красивые. В это время (около 1870 г.) сумма была значительная, и неудивительно, что мать поддалась соблазну. Более удивительным было то, что она сумела сохранить так долго свою тайну. Разоблачение отсутствия кос грозило ей большими неприятностями. Даже мужчины не стригли коротко себе волосы. Женщин стригли только в наказание за уголовные преступления, и факт быть остриженной был позором. Моя мать боялась прослыть « стриженой ». Женщины вокруг не пропустили бы случая насмехаться над ней. Мать моя была уже для нашего села « чужой », и ее независимый характер вызывал сильную зависть.

Она пришла в наше село, выйдя замуж за моего отца, из выселок*, которые находились в 17 верстах от Карачуна. Хотя выселки и являлись частью нашего села, их называли « чужими ». Однако когда-то это были те же самые крестьяне, так как несколько семьей из Карачуна поселились на другом конце общинной земли, на самом берегу реки Дона. Жизнь для них там создалась привольней, и к ним присоединились другие семьи. Мало-помалу выселки расширились и стали довольно значительным хутором.* Его жители продолжали пользоваться общей с Карачуном землей, и административная связь их не порвалась. Такое положение облегчало отношения между братскими деревнями, а браки между ними поддерживали эту связь. Однако жители хутора отличались от « родины-матери » некоторыми чертами характера, а также и физическим обликом.

Мать родилась в хуторской зажиточной семье, которая состояла из отца, двоих сыновей и дяди. Мой дед походил характером на « бобыля ». Так называют крестьяне бессемейного, безземельного человека, который от нищеты или из-за отсутствия воли не отвечает понятию « крестьянин ». Это было не совсем так с моим дедом. Он был беззаботен, не интересовался полевыми работами, к тому же, время от времени, он любил и выпить. Брат же его был противоположностью ему, это был настоящий хозяин, все домашние его слушались. Мой дед относился к этому безразлично, но боялся,что его брат в один прекрасный день потребует раздела всего имущества. Поэтому-то с ним, и с его женой и детьми обращались в семье плохо, с презрением. Их рассматривали как бесплатных работников. Однако один раз моя бабушка взбунтовалась и ушла из дома. Она пошла в услужение к священнику соседнего села, Горожанки. Позже это событие сыграло большую роль в жизни моей матери. Она познакомилась со своим будущим мужем (моим отцом), отправившись на приходской праздник в Карачун к одной из своих родственниц.

Они полюбили друг друга и решили пожениться. Но через некоторое время моя мать узнала, что ее родной отец просватал* ее другому парню за стакан водки. Однажды, когда мой дедушка был в кабаке, и ему нечем было заплатить за водку, один молодой парень, Евлашка одолжил ему деньги при условии, что он выдаст за него свою дочь Татьяну. Сделка состоялась. Рассказывая мне эту историю, моя мать говорила : « Я сильно горевала и не знала, как избежать этого несчастья. Я не могу сказать, что Евлашка был плохой парень, но твой отец нравился мне больше, и я его сильно полюбила. Когда я отказалась выйти замуж за суженого*, предназначенного мне отцом, он сказал, что проклянет меня, если я выйду замуж против его воли. Какое несчастье ! Нельзя выходить замуж без родительского благословения ! Дочь, проклятая своим отцом, не может быть счастливой ! Сколько слез тогда я пролила ! Тщетно я искала выхода и решилась пойти попросить совета у горожанского батюшки, у которого в то время жила