— Успокойся, солнышко, — мама обняла и прижала дочь к себе, поглаживая по голове. А на меня смотрела грустными глазами, но мне казалось, что надежда в них всё-таки была. — Так уж случилось, но мы ему поможем, всё будет хорошо.

— Сашуль, ты не обижайся, но я наверно лучше пойду, — сказала Катя, взяв себя в руки и вытирая слёзы. — Мы с тобой потом тогда поболтаем, вечером. Я буду долго тебе рассказывать всё подряд, тогда память твоя восстановится и будет всё, как прежде.

— Будет даже лучше, чем прежде, котёнок, — ласково улыбнулся я и подмигнул. — Всё будет хорошо.

— Вот видишь, мама, он уже вспомнил, что я котёнок! — она чмокнула меня в щёку и побежала на выход. — Всё, пока!

Отправив мне воздушный поцелуй, она исчезла за дверью. Очень милое и прекрасное существо.

— Может и правда всё не так плохо, как ты говоришь?

Я пожал плечами. А что я могу сказать, для меня каждая фраза и каждый вопрос, как экзамен. Я на каждом шагу чувствую себя, как канатоходец, идущий по тонкому тросу между двумя небоскрёбами без какой-либо страховки и балансировочного шеста.

Неловкую паузу прервала санитарочка, вкатившая в кабинет небольшую каталку, на которой красовался кофейник, сливочница, сахарница, две кофейных чашки и тарелки с пирожными. Натюрморт очень аппетитный, да и кушать уже захотелось, но в душе нарастало беспокойство, приближался момент истины, когда приедет тот самый пресловутый Борис Владимирович. Самым большим опасением было возвращение прежнего Александра Петровича Склифосовского. Это было бы отлично, если бы я вернулся в собственное тело, проснулся в ординаторской, отчитался за дежурство и пошёл домой, но что-то внутри подсказывало, что именно такого расклада точно не будет.

Пока есть ещё время для главного на этом этапе испытания, можно и кофе попить. Тем более, что запах в кабинете стоял божественный. Мы с мамой уселись на диван, я неспешно разлил кофе по чашкам, оставив место для сливок, доведя с их помощью напиток до ума, подал одну из чашек маме. Она молча наблюдала за мной, я уже чувствовал себя, как на экзамене.

— Что-то не так?

— Ты никогда не пил кофе со сливками или молоком, только чистый.

— Почему-то решил, что со сливками вкуснее, ты не согласна? — спросил я, с про себя чертыхнулся. Ещё один экзамен и он провален.

— Знаешь, ты, наверное, завтракай, а я, пожалуй, тоже пойду, — сказала она и порывисто встала с дивана, потом спохватилась и стала двигаться более спокойно. — Совсем забыла, у меня там одна пациентка должна была пораньше прийти, наверно уже сидит под дверью. Тебя позовут тогда, когда Корсаков приедет.

Мама вышла, тихо закрыв за собой дверь. Это было единственным приятным моментом в сложившейся ситуации. Все от меня разбежались. И безмерно любящая сестра, и мама. Я что, веду себя, как чудовище? Чем я так их всех напугал? У них тут не бывало в истории случаев с потерей памяти? Очень сомневаюсь. Тогда что не так? Налитые в кофе сливки оказались последней каплей? А мне так нравится! И все ваши испытания уже начинают бесить, сохранять спокойствие становится всё труднее, но я с этим справлюсь.

Я так и сидел с чашкой в руке, глядя сквозь неё в параллельную вселенную. Даже глоточка не сделал. Когда резко открылась дверь, я вздрогнул и чуть не пролил кофе, несколько капель упали на белоснежную скатерть, расплываясь молочно-коричневатыми пятнами. В кабинет влетело очкастое пухлое существо, именуемое моим другом Ильёй Юдиным. Он даже не обратил внимания на мою задумчивость, а с разбегу плюхнулся на диван и ловко подцепил чашку, которую я налил для матери, а в другой уже хвасталась вываливающейся начинкой половинка эклера. Шустрый, как понос, ей Богу! И полнота ему в этом совсем не мешает.

— Чё не так-то? — застыл он, заметив наконец мой осуждающий взгляд. — Ты же всё равно это для меня приготовил, один столько не слопаешь. Ну мне так маменька твоя сказала, что ты ждёшь меня на завтрак.

— Кушай, кушай, мне не жалко, — махнул я рукой и наконец сделал первый глоток. — Только завтрак этот предназначался для меня и матери, а она просто встала и ушла.

— Обидел, что ли чем? — жуя уже третий эклер он с интересом смотрел на меня.

— Всё то же самое, ничего нового не произошло, — стараясь не зарычать, относительно спокойно произнёс я. — Я даже не предполагал, что человека можно обидеть амнезией. Это что, настолько редко бывает? Нет бы как-то пожалеть, проникнуться, рассказать мне о самом себе и обо всех, так глядишь и вспомнил бы. А что она, что Катя, просто развернулись и ушли. Вместо реальной поддержки только очередные испытания устраивают. Что всё это значит, друг мой? Объясни мне пожалуйста.

— Да ты не кипятись так, Сань, — спокойно ответил толстячок, выбирая следующую жертву на тарелке. Я последовал его примеру, надо хоть что-то съесть, хотя аппетит уже был на нуле. — Ну они увидели, что твоей жизни ничего не угрожает, расстроились, что ты их не помнишь, вот и решили видимо продолжить общение с тобой после того, как тебя посмотрит Корсаков. Дыши ровно, всё будет в порядке, дядя Боря должен в этом разобраться, его специфика.

— Ох уж мне этот дядя Боря, — горестно вздохнул я, пихая в рот второй эклер против собственного желания. — Напрягает меня почему-то эта фамилия.

— Подожди, не понял, — Илья настолько офигел, что даже вернул на место следующий эклер. — Ты его боишься, что ли?

— Ну давай, и ты теперь тоже вставай и беги, куда глаза глядят! — не выдержал я. — Я же не человек теперь, а большой и страшный зверь! Все должны от меня бежать!

Илья некоторое время пялился на меня выпученными глазами, но никуда не торопился уходить. Потом резко выпрямил правую руку в мою сторону, я уж подумал, что он решил ударить. Вместо этого я перед носом увидел шевелящуюся дулю.

— Во! Видел? — эмоционально спросил он. — Ты мой друг по гроб жизни, мы клятву дали. А дядю Борю бояться не надо, он тебе должен