ум хладным. Вспомнить только, как на меня недавно стая кабанья выскочила, вот это была история. Всем селом на следующий день хохотали. Но стоит понимать, что на Василе чуть не выскочила стая культурно и ментально бедных людей в балахонах. Здесь ситуация более щепетильная. Вот, к примеру, тогда я самого большого кабана кастрюлей-то огрел, все и разбежались. Мне совестно не было. А вот человека если так стукнуть, даже плохого, так стыд сразу возьмет. Думаю, Василе и его товарищ про насилие даже не думали. Тем более, врагов было больше. Поэтому, когда Василе со своим братом по несчастью заметили, что огоньки начали приближаться к ним довольно быстро, то приняли они единственное верное тактическое решение – бежать. Очевидно, что включенный фонарик попросту раскрыл их. Василе, конечно, сразу выключил его, но это не мешало людям в балахонах преследовать их. Я думаю, что бежали они с такой скоростью, что листья деревьев, темнота и зелёная трава смешалась в их восприятии в один большой ком. Без оглядки они бежали прямо, не думая о направлении движения. Они бежали пока не наткнулись на отвесный обрыв. Снизу была широкая река. Большим везением оказалось то, что прибежали они прямо к верёвочному мосту, который вёл на другую сторону. После небольшой передышки, Василе первый ступил на мост. Ненадежная конструкция ходила под ним ходуном. Может, дело было в том, что его трясло и колотило от гнетущего страха, а, может, дело было в возрасте этого «моста». Его новый товарищ на несколько шагов отставал, в этом ему повезло. На середине пути одна из досок с невероятным хрустом сломалась под ногами Василе. Он полетел вперед и проломил своим корпусом ещё одну доску. Юный студент даже не смог схватиться за что-то. Шокированный и безмолвный, прямо как летящий с горы солдат из отряда Спартака, Василе летел вниз к реке. Плавать он не умел, поэтому махал руками, пока не наткнулся на одну из досок. Не представляю, сколько он на ней дрейфовал. На мой берег его прибило около полуночи. Я услышал протяжный, полный грусти, крик. В ту ночь мне совсем не спалось. И естественно, я выбежал из дома, как только услышал его голос. На береге возле своего дома моему взору представилась ужасающая картина. Промокший молодой человек в джинсах и модной футболке лежал на песке, обнявшись с доской, и горько плакал. Я подошёл к нему и сказал: «Всё хорошо». Василе сказал, что и не слышал этого. Помнит он всё только с того момента, как проснулся у меня в кровати. Оно и не мудрено. Мало, кто вот так попадает в нашу станицу. Дальше всё было прозаично. До дома я сам его донес. Моя Машенька проснулась и принялась охать, разбудила всех остальных, пока я раздевал и укладывал Василе. Уже через минуты десять в гостиной стоял Никита Соломонович со своим саквояжем. Он мужчина обстоятельный и славный, я ему доверился полностью. В тот день до самого утра глаза сомкнуть не могли мы. Верно, до полудня Василе спал. Тогда уж весь поселок почти собрался посмотреть на него, да я никого не пускал. Знаю, что в таких вещах покой прежде всего нужен. Затем молодой студент наконец проснулся. С того времени мы и стали знакомы с тобой, Василе. Надеюсь, ты сохранишь дневник. Не страшись пути, что стоит перед тобой и всегда следуй вперед.

День 1

Пишу всё это из глубокой признательности к спасшему меня Богдану Алексеевичу. Он назвал весь этот процесс старой традицией. Сказал: «От часика-двух писанины в день от тебя не убудет. К тому же, позволит держать свой разум в тонусе». На самом деле, я с ним даже согласен. Особенно на фоне предписаний местного врача, Никиты Соломоновича. Прошёл день с моего прибытия сюда. Нервы слегка успокоились, голова чуть-чуть очистилась, но ни то, ни другое в норму, я уверен, никогда не придут. Я невероятно смутно помню всё, что произошло после того, как тогда ночью в деревне меня окружили люди в чёрных балахонах. Богдан Алексеевич говорит, что я заработал себе помимо физических травм психологические раны. Это очевидно. Нужно обязательно позвонить маме. Только, насколько я понимаю, нормальных телефонов здесь нет. В каждом доме есть стационарные телефоны с громоздкими трубками, но звонить по ним можно исключительно внутри деревни. Странно, конечно. Вроде, сотовыми вышками сейчас стараются покрыть вообще всё пространство на свете. Я немного слукавил, нормальный телефон здесь есть. Находится он совсем недалеко, в здании почты. Излишняя старомодность меня, если честно, пугает, но забота хозяев дома мою настороженность усыпляет. Больше всё-таки волнуюсь за маму, продолжу писать после того, как позвоню ей.

Странно, но мама совсем не волновалась. Напротив, её голос был очень спокойным. С другой стороны, причин для волнения и нет. Я её предупредил заранее, звонил до этого исправно. Похоже, что после произошедшего моя подозрительность возросла. Путь был близкий. Я не успел рассмотреть и четверти станицы. Прошёл пару улочек и уткнулся в здание почты. Её архаичный дизайн даже ввёл меня в ступор на пару минут. Она была полностью деревянная, выкрашенная в каштановый цвет. И выглядела при этом ничуть не старой. Совсем наоборот, её будто вчера построили. Внутри всё тоже выглядело опрятно. Не похоже совсем на типовые здания почты. Внутри никого не было, но я сразу увидел телефон, он был совсем один и стоял в проходной. На обратном пути я встретил Никиту Соломоновича. С ним я поговорил совсем немного. Он поинтересовался моим самочувствием, а я выяснил, что здесь врачей кроме него не имеется. А нужно ли ещё? Потом Никита Соломонович заспешил вниз по брусчатой дороге. Точно! Дорога. Как у меня сразу не зацепилось внимание? Она здесь есть! И даже очень неплохая. Я был удивлён, когда увидел её. Конечно, может это только на этой улице дорога такая, но подсказывает мне нутро, что во всей станице все обстоит похожим образом. Как странно, вся деревня пока что пышет благополучием, но при всём этом не имеет вышки сотовой связи? Что-то здесь точно не так. Нужно было спросить об этом Богдана Алексеевича за чаем, но он со своей женой так увлёк меня беседой, что я совсем забылся.

Дом, в котором меня приютили, по стилю очень похож на американские дома из шестидесятых. Правда, когда я сказал об этом хозяину дома, тот с хохотом ответил: «Ничего подобного. Меня бы такое обидело, да обижаться настроения нет». В любом случае, чувствуется любовь хозяев дома к дереву. Солнце уже