— Я не могу, — ответила она, — я делаю домашнюю работу. В этот момент я услышал какой-то незнакомый мужской голос на заднем фоне.

— Кто с тобой? — выкрикнул я.

— Это просто мой друг, со школы, — сказала она, — мы просто делаем домашнюю работу.

Я бросил трубку и рванул к своей машине. Я собирался поехать и узнать, кто был этим «другом». Но к тому времени, как я приехал к ней, он ушёл. Шэннон не позволила мне зайти внутрь; когда она говорила со мной, я стоял около её крыльца. Она сказала мне, что между нами всё кончено. В тот момент, я впервые почувствовал, как моё сердце сильно ранили. Я никогда никого не любил прежде так, как я любил Шэннон, и я просто не представлял себе, что мы можем расстаться.

Это убило меня.

В некотором роде, я чувствовал, будто Шэннон не бросила меня; я чувствовал, будто она умерла. Когда-то она была со мной; теперь же она не хотела иметь со мной ничего общего. Она ушла. Мне было восемнадцать лет и я только что испытал, как мне казалось тогда, худший момент в своей жизни. Теперь, оглядываясь назад, я отчётливо помню те первые мысли о самоубийстве, которые стали сопровождать меня в будущем. Мои лучшие друзья уехали, я потерял свою первую любовь. Мне хотелось умереть.

Я был в глубокой депрессии и проводил много времени ничего не делая, и болтаясь дома. Однажды, в то время как я лежал в кровати, я слышал как моя мама говорит по телефону со своей сестрой. Она сказала ей, что я относился к Шэннон как дерьмо и это привело к нашему расставанию. Бывают такие вещи, которые вы бы не хотели слышать от своей мамы про вас, особенно когда ваше сердце разбито, даже если эти вещи правдивы. Услышанный мною разговор ещё больше ранил моё сердце. В тот день я выучил большой урок: правда ранит сильно, особенно когда она исходит из уст вашей мамы.

Я полагаю, что я поступил правильно, сдержав всё это внутри себя, потому что мне казалось, что никто не знает такой боли, которую я нёс в себе. Никто не знал глубину моей депрессии. Никто не знал, что я хочу умереть. Мои родители только знали, что мне было восемнадцать лет, и теперь, закончив школу, мне нужна была работа. Именно это они мне сказали. Много-много раз. И так как у меня были волосы, не подходящие длиной под требования Chevron, я не мог просто пойти работать на своего отца. Получалось, что мои родители заботились о моём трудоустройстве, но я нуждался в том, чтобы они заботились обо мне. Моё сердце было полностью разбито, и всё, что я действительно хотел от своих родителей, это чтобы они обняли меня, и сказали мне, что всё будет хорошо. Я нуждался в их поддержке, но так как мы мало общались дома, я не знал, как попросить их об этом. Когда это перерастало в эмоции, я просто не знал как мне разговаривать с кем-либо.

Устав от всего, что происходило со мной в Bako, я решил поехать в Лос-Анджелес, чтобы навестить своих друзей, чтобы они увидели, насколько я был убит горем. Они знали, что я нуждаюсь в них. Мама Ричарда, Донна, сказала мне, что если я хочу уехать из Bakersfield и поехать к своим друзьям, то она поможет мне сделать это. Это было большим шагом для меня — уехать из дома своих родителей, но слова Донны заставили меня почувствовать её сострадание и заботу о моём разбитом сердце. Плюс я хотел подавить свою боль алкоголем, пьянками со своими друзьями. Всё это казалось мне очень захватывающим, более того, это снова дало мне надежду, поэтому я согласился на помощь Донны. Несколько дней спустя, зайдя домой я забрал свои вещи и сказал родителям, что я уезжаю.

Когда я приехал в свой новый дом в Лос-Анджелесе, суицидные мысли исчезли, вероятно потому что я начал пить уже каждую ночь, а не только по выходным как раньше. LAPD репетировали каждый вечер, и я болтался с ними всё время, бухая с ними, в то время как они репетировали в студии, которую они арендовали в Голливуде. Днём мы все работали на одну компанию, которая занималась телемаркетом[19]. Мы должны были ходить по магазинам и просить людей, чтобы они подписались на розыгрыш бесплатной путёвки на Гавайи. Всех, кого бы мы ни записывали, отправляли в список телемаркета. За это платили чуть больше сотни баксов в неделю, и в реале, большую часть времени мы сидели дома, переписывая имена людей из телефонной книги.

В конечном счёте, нас уволили, но это не имело значения; Донна заботилась о нас, когда мы были без гроша в кармане. Через какое-то время она устала от того, что мы живём с нею. А кто из родителей не устал бы от того, что вместе с ним живут несколько подростков, которые только что закончили школу и теперь только и делают, что устраивают вечеринки? Нас было двое парней, живущие в гостиной комнате, трое парней в спальне, и мама Ричарда в спальне хозяев дома. Это продолжалось примерно год, но когда Донне порядком надоело быть с нами, она и Ричард переехали в Redondo Beach, в то время как все остальные переехали в Long Beach, где поселились в гостиной комнате отца Джеймса.

Снова настали рутинные дни: сон в течение дня (поскольку у нас не было работы, на которую надо было идти), и распитие солодовых напитков каждый вечер. Мы покупали сорок штук St. Ides и сорок Olde English, после чего они репетировали, периодически играя на выступлениях. Иногда мы ходили на Sunset Strip[20] распространяя флаеры на их выступления[21]. Мне никогда их музыка особо не нравилась, но мне нравилось тусоваться с ними, носить их оборудование, являясь своего рода их администратором.

Спустя какое-то время, LAPD, которые изменили значение своего названия на «Laughing As People Die»[22] заключили контракт с одной звукозаписывающей компанией ХХХ, но едва ли эту сделку можно было назвать прибыльной. В основном, лейбл дал им денег, достаточных только чтобы сделать запись и ничего более. Даже в этом случае, главным было то, что они всё-таки заключили контракт.