ней расступились, и она прошла по коридору, а люди смотрели ей вслед. В разных концах площади раздались крики и плач. Майон почувствовал, что Нида изо всех сил сжимает его руку, увидел ее влажные глаза.

На постамент хлопотливо, мешая друг другу, подсаживали Менестея. Он завопил, цепляясь за бронзовую руку, перекрывая шум и плач:

— Сограждане! Что же мы видим? Я уж не говорю о том, что истрачено столько ценной бронзы. Но что тут наворотил этот ублюдок, именующий себя скульптором? Разве это образ, олицетворяющий величие наших славных героев, погибших под Троей ради чести Афин? Тебя снова продали, о любимая Аттика, тебе снова изменили! Где воплощение силы и мощи? Что за издевка над героями великой войны, низвергнувшей подлых троянцев? Где величие защищавших греческий дух у пределов мира, на другом конце света? Смерть оскорбителю, ломайте эту мерзость!

Невыносимо было смотреть, слушать и ничего не делать. Майон рванулся от удерживавшей его Ниды, но Менестея уже не было на постаменте — он кубарем полетел вниз от толчка кулаком в спину, и его едва успели подхватить злобно заоравшие «гарпии», а на его месте уже стоял Мидакрит, моряк, сражавшийся под Троей, и гремел:

— Уж кому и знать о войне, так это досточтимому Менестею, всю жизнь провоевавшему с кухарками в своей усадьбе… А я там был, слышите? Мы там были и уходили туда, как на прогулку, проучить коварных дикарей и вернуться со славой. Только не нашли мы там дикарей и десять лет копошились под стенами в крови, подлости и грязи только потому, что кому-то было мало уже нахапанного. И мне эта статуя нравится, слышите вы? В ней — плач времени и века. Я вижу лица тех, кто был тогда со мной рядом, Кратес, ты что молчишь? Милен, может быть, не ты в свое время требовал снять осаду и убраться на все четыре стороны? Вы что, забыли?

Камень ударил его в лицо, и он пошатнулся.

— Бейте осквернителей вашей славы! — вопил Менестей.

Все смешалось. «Гарпии» тащили Мидакрита с постамента, и он, хрипя, обрушивал здоровенный кулак на их головы, названные им по именам соратники пробились к нему на помощь, драки вспыхнули в нескольких местах, со всех сторон неслись крики, ругань и плач, многие дрались, поддавшись общему накалу страстей, не зная, с кем дерутся и за что, многие бессмысленно бежали, сталкиваясь и опрокидывая друг друга, с единственным желанием — выбраться с площади. Майону удалось сбросить руки Ниды, и он устремился в гущу свалки, точными ударами расшвыривая «гарпий», прорываясь к Менестею. Что-то свистнуло сзади, скользнуло по голове, искры посыпались из глаз, Майон зашатался, потеряв на миг равновесие, но со всех сторон надвигались злобные рожи, медные гарпии смыкались, и он продолжал молотить кулаками, собрав все силы, потому что упасть значило погибнуть. Хорошо, что в такой толчее «гарпии» не могли пустить в ход кинжалы и дубинки. Он бил и бил, пока остро пахнущий потом круп лошади не заслонил от него противников. Только тогда он опустил руки, расчетливо переводя дыхание и расслабив мышцы. Огляделся.

Стражники рассекали толпу на кучки, бросив коней в самые яростные очаги драки, вытесняя людей с площади. Мимо проскакал Гилл, что-то крича. Как ни удивительно, затоптанных и убитых не было, хотя там и сям люди едва поднимались с каменных плит, охая и ощупывая себя. Майон ощутил боль за ухом, но потрогать место ушиба не смог, пальцы сами отдернулись, едва коснувшись горячего и влажного, на них была кровь. На стадионах он не раз расшибался в кровь, но тут было совсем другое ощущение.

К нему бросилась Нида, прижалась и заплакала. Майон осторожно коснулся ее волос разбитыми пальцами. Ниду подвел к нему Гомер, он стоял тут же и задумчиво улыбался.

— До чего могут довести эти горлопаны… — сказал он. — Терпеть не могу драться, не зная, за что дерусь, но меня начали бить, и я не удержался. А вот этот, похоже, прекрасно знает, за что дрался.

Он рванулся вперед и выдернул из затухавшей свалки Эанта. Мальчишка был помят и растрепан, но доволен жизнью и своим местом в ней — вертел на оборванной цепочке нагрудный знак «гарпий» и улыбался разбитыми губами.

— Эант, — укоризненно сказал Майон.

На большее его не хватило — он, с разбитыми в схватке кулаками, никак не мог являть собой олицетворение благоразумия и осторожности.

— Прекрасно, — пробасили сзади. — Голова заживет, Майон.

Скульптор Назер чрезвычайно походил на сатира, только очень умного и красивого сатира — коротыш и крепыш, буйноволосый и буйнобородый, ценитель мраморной гармонии изваяний и женской красоты. Майону всегда нравилось на него смотреть — Назер самой своей персоной убеждал в том, что земля велика и могуча, что ее хмельные соки кипят животворной силой и ни угасания, ни смерти в природе нет.

— Ну, как я их? — Назер обвел жестом площадь. — Достал до сердца сквозь жирок?

— Я надеюсь, ты не ставил целью вызвать переполох? — сухо спросил Гомер.

— Конечно нет, дружище. То, что все передрались, конечно, плохо, это крайности, но нужно же, клянусь огнем, вытряхнуть человека из равнодушия? Пусть задумается, пошевелит мозгами и выплюнет коровью жвачку.

Он замолчал и подтолкнул Майона локтем — к ним шагом подъехал Гилл. Придержал коня и смотрел на них сверху вниз устало и грустно, казалось, даже беспомощно чуть-чуть. Прищелкнул языком и сказал:

— Н-ну, творческие люди, заварили вы… Ведь придется мне у статуи часового ставить. Майон, перевяжи голову — двинули на совесть. Кстати… У тебя нет знакомых кентавров?

— Ни одного, — сказал Майон и вспомнил, оглянулся на Эанта. — Мальчишка говорил, что меня искали кентавр с каким-то микенцем.

Гилл кубарем слетел с коня, уронил руку Эанту на плечи, и лицо у него было такое, что отшатнулся не только Эант, но и Майон:

— Кто? Как выглядели?

— Ты что, Дориец?

Гилл, не обернувшись к Назеру, повторил жадно:

— Как они выглядели, малыш?

— Я не малыш, — буркнул Эант. Знак «гарпий» он спрятал было за спину, но Гилл и не думал его отнимать, и мальчишка приободрился. — Какой-то кентавр и микенец, похожий на Геракла. Это дядя Майона сказал, что микенец похож на Геракла. У них было важное дело к Майону, они остановились у Пифея.

— На Геракла, — повторил Гилл.

— Схожу-ка я к этому Пифею, — сказал Майон. — Никогда не имел дела с кентаврами.

— К Пифею, — повторил Гилл с тем же странным выражением. — Не нужно туда ходить. Они… Ну, нет уже их там, совсем их там нет…

Он вскочил на коня и, горяча его криком, поскакал с площади. Несколько