Наконец он пришел в себя. Отставил чарку.

- Глициний, так?

- Да! - с горячностью произнес Эндо. - Родовой цветок дома Фудзивара. Может, поэтому великий Сайгё и передал свои записи Исэ Томомунэ, что они оба принадлежали к этому дому.

Масамунэ молчит, и на губах его усмешка, которая очень не нравится Сигезанэ.

- Так это ты, Ямасиро-доно, присоветовал его светлости оживить мертвеца.

- Конечно, я! - Эндо прижимает руки к груди. - Я сразу вспомнил о завещании Сайгё, и поспешил, пока тело не предали земле...

Сигезанэ разворачивается к племяннику-кузену.

- Ты хочешь оживить Нихонмацу, чтоб убивать его снова и снова, так, Тодзиро? - он уже год не называл князя домашним именем, но сейчас ему наплевать на приличия. - Или... - его осеняет новая мысль, - ты хочешь создать воинов, которых невозможно убить? Поэтому опыты ставишь?

- Ты ничего не понял, родич, - больше князь не усмехается. - А вот Эндо-доно сразу догадался, что я захочу вернуть отца.

Сигезанэ некоторое время молчит, пытаясь уверить себя, что он правильно расслышал сказанное.

- Тебе когда-нибудь говорили, что ты безумен?

- С тех самых пор, как я выбрался из пеленок. И вот что я скажу - по моему мнению, высшую степень расчета от безумия довольно сложно отличить. Больше всего на свете я хочу, чтобы отец был жив. Но я не потревожу его тело, пока не уверюсь, что мертвеца возможно оживить. И кто лучше всего подходит для этого испытания, как не тот, кто виновен в смерти отца?

- Клянусь, - говорит Эндо Ямасиро с горячностью, не подобающей его летам, что если попытка наша окончится неудачно, я своей рукой прерву свою никчемную жизнь.

Поэт, что с него взять. Впрочем, Масамунэ тоже складывает стихи, и получше Эндо. Хотя, может, и уступает в этом Сайгё.

Сейчас он молчит, и Сигезанэ видна лишь правая, слепая сторона его лица.

Зима в Осю наступает рано. Скоро начнутся снегопады, и заносы преградят путь воинам. Конница увязнет в сугробах. Но Масамунэ это не может остановить. Он развил яростную деятельность, собирая войско.

Сигезанэ был этому рад. Чем быстрее они пойдут в наступление, тем лучше. Потому что вражеская сторона тоже не сидит сложа руки.

Да, наследнику Хатакэямы всего 12 лет. Его срочно объявили совершеннолетним и признали князем. И пусть ему не сравниться с Масамунэ в том же возрасте, у него имеется дядя и прочая родня. Но главная опасность исходит не от них.

Провинции, составляющие край Осю, не были едины и не имели общего повелителя. Воинские роды, населяющие их, сражались между собой, порой образуя союзы, чтобы усилиться. Последние годы союзы эти группировались вокруг домов Датэ и Асина, создавая некое равновесие. Но Асина пока вышли из игры, а тут и князь Хатакэяма, их союзник, мертв. И не усилит ли это чрезмерно дом Датэ? Все помнят, что происходило, когда в игру вступил молодой и честолюбивый князь - как Такеда Синген в Каи, как Ода Нобунага в Овари. Последний едва не стал владыкой всей Присолнечной. Его деяния у всех на памяти, а этот змееныш из Ёнедзавы явно возомнил себя новым Нобунагой. Неважно, кто виноват в случившемся, важно уничтожить змееныша. И союз против Датэ начинает набирать силу, гонцы несутся, несмотря на осеннюю непогоду, между замками Нихонмацу и Айдзу, твердыней Асина, владениями родов Сатакэ, Никайдо, Сома, и другими - всеми, кто во вражде с Датэ.

И множились слухи, изображавшие молодого Датэ безумным чудовищем. Он пишет стихи кровью врагов, для того ему и понадобился труп владетеля Нихонмацу, вы не знали? Родная мать не желает иметь с ним дело, она хотела видеть наследником младшего сына. И лишь отец умел сдерживать его безумные выходки. Но теперь Терумунэ мертв, и кто виною тому, что он мертв? Нихонмацу? Глупость. Масамунэ сам все подстроил, чтоб избавиться от отца и иметь повод для нападения на Хатакэяма. Так поскорей изничтожим змееныша, прежде чем он выжжет и разорит дотла окрестные земли!

Слышать все это было отвратительно, но бороться с такими слухами бесполезно. Иногда казалось, что и впрямь единственный способ доказать что-то - поднять мертвых, и пусть они во всеуслышание скажут правду.

И наступил решающий день, когда душа должна была вернуться в тело.

Несколько раз Сигезанэ, которого столь же часто называли прирожденным повествователем, как и прирожденным воином, пытался написать о том, что произошло в тот день в подвале замка Миямори, но в итоге отказался от этого замысла. Да и возможно ли это? Сайгё описывал результат своего опыта как нечто совершенно обыденное. Но у Сигезанэ так не получалось. Что делать, не был он "странником Запада", и опыт его был совершенно иным.

Он перечитывал записи Сайгё и тогда - хотел знать, что увидит, если опыт Масамунэ окажется удачным. Хотя меньше всего этого ждал. Эндо - тот верил, ведь идея принадлежала именно ему. Верил ли Масамунэ, Сигезанэ не знал. Да, тот на многое пошел бы ради возвращения отца. Но будь его вера абсолютной, он не стал бы проводить опыты.

Позже Сигезанэ иногда говорил себе, что произошедшее ему примерещилось. Пусть они видели все своими глазами. Гибель Терумунэ тоже видело множество народа, причем при свете дня. Но все об этом рассказывали по- разному. И он сам в своей книге тоже поправил эту историю, так чтобы никто не мог ни в чем упрекнуть Масамунэ.

Но как изменить то, что они узрели тогда, в подвале? Когда создание, вылепленное из мертвой плоти, задергалось, и плоть эта под кожей стала перекатываться, как волны во время бури, натягивая сдерживавшие ее стебли глицинии.

А затем создание поднялось. Но не стало жалобно стенать, как рассказывал Сайгё, а бросилось на тех, кто стоял перед ним.

Нужно отдать им должное - они не кинулись бежать. Все они были воинами и при оружии. Эндо атаковал чудовище первым, хлестнул факелом, а потом вонзил ему в грудь короткий меч. Но оно как будто ничего не почувствовало, а вакидзаси вырвало из раны с такой легкостью, с какой крестьянин вырывает дайкон из грядки.

Ему нельзя причинить вред ни сталью, ни огнем, понял Сигезанэ. Нужно действовать по-иному. Изловчившись, он приблизился так, чтобы разрубить не плоть, а стягивавшие ее стебли. Но создание не распалось, а завопило.

Тогда Сигезанэ не разобрал, что выкрикивает распяленный рот, да и позже не был уверен, что услышал: "Отпусти!"

То, что он точно