в жажде наживы разбудили дракона. Тот, озверев, в гневе разрушил свое убежище, погребя под завалами и себя, и незадачливых кладоискателей. Из-за возникших разломов в шахту стали просачиваться грунтовые воды, постепенно утопив все следы дракона.

Но главная героиня на то и главная, что не только выживет, но еще и в плюсе останется в подобной ситуации. Тогда я отыскала крайне важную вещицу, которую после передала церкви. В этот раз я подобной глупости не допущу и преподнесу жениху незабываемый свадебный подарок. Пусть после только попробует мне отказать!

— Ты чего это там усмехаешься столь коварно? — вывел меня из раздумий Джинн, расправляясь с очередным мелким монстром. Я опомнилась, решив, что слишком уж погрузилась в свои мысли. — Я думал, что в этой местности вообще все живое извелось из-за энергии дракона, — проворчал он, смахивая со своего меча темную кровь монстра.

Я же промолчала и тайком улыбнулась, так как это — главный показатель, что дракон умер и его мана постепенно рассеивается. В скором времени монстры в этой местности так расплодятся, что главному храму придется вмешаться и послать отряд паладинов для истребления. Собственно, в прошлый раз я в этом месте в числе данного отряда и оказалась.

Так что сейчас проблем быть не должно.

— Ты уверена, что тебе необходимо сюда? — раздраженно вздохнул Джинн. — Может, хотя бы объяснишь, что ищешь? Неужели тебя приманила байка о сокровищнице дракона? Если так, то брось это дело, золото не стоит таких рисков, — посоветовал этот, как оказалось, совсем неалчный человек.

Красавец, сильный воин, еще и честный. Повезет же кому-то с ним. Или уже повезло. Да, наверняка так и есть. Не мог такой экземпляр надолго заваляться: явно уже женат и целая армия спиногрызов имеется.

Что-то резко стало грустненько.

— Во-первых, это вовсе не бред, — нравоучительно заметила я с полной уверенностью, так как сама была свидетельницей того, что сокровищница существует. Правда, затоплена, и ты быстрее подохнешь, чем из нее что-нибудь возьмешь, ибо аквалангов в этом мире не придумали. Но не суть. Я туда и не за золотом иду. — Во-вторых, как я уже сказала, ты можешь вернуться. Я справлюсь сама, но буду благодарна, если подождете меня в таверне. Думаю, к обеду вернусь, — внесла я дельное предложение с задором.

Джинн замолчал еще выразительнее. Кто бы мог подумать, что у молчания может быть столько оттенков разочарования в человечестве и во мне в частности?

Я прямо явственно ощутила на себе поставленное клеймо блаженной.

Ну-ну, посмотрим, кто будет смеяться последним!

— Тебе не надоело? — спустя некоторое время задала я вопрос мужчине, который цеплялся капюшоном за ветки, то и дело натягивая его обратно поглубже на лицо, что ему явно мешало. — Я еще на поляне заметила, что ты не хочешь показывать своего лица. Неужели ты настолько популярная личность? — задала я вопрос и сама ответила: — Хотя, с таким лицом, грех быть непопулярным. Еще от поклонниц отбиваться. Ладно, допустим, в остальное время твоя скрытность — оправдана, — пошла я на попятный. — Но сейчас мы здесь вдвоем! Кого ты опасаешься? Что к тебе орчиха лезть с поцелуями начнет? — фыркнула я.

Джинн обернулся на меня, точно проверял серьезно ли я говорю или притворяюсь. Про орчиху я, конечно, загнула, но в остальном была полностью серьезной.

— Гюльчатай, открой личико, — клянчила я. — Уже умаялась идти, хоть вид твоего божественного лика настроение поднимет.

Мужчина остановился, обернулся на меня, долго смотрел в мое озадаченное внезапной остановкой лицо, а затем тяжело вздохнул и как-то нехотя спустил с головы капюшон. Сама не заметила, как губы у меня растянулись в блаженной улыбке. Прямо дышать стало легче.

Джинн отчего-то нахмурился.

— Я все никак не могу понять, когда ты смеешься, а когда говоришь серьезно, — цыкнул он, а после отвернулся и пошел дальше. Но капюшон не надевал.

— А что такого странного в том, что мне нравятся красивые люди? Я, может, эстет?

— Может, потому, что ты — единственная, кто считает мое лицо красивым? Остальных я лишь пугаю. Потому и приходится прятать лицо, — фыркнул он, не отрываясь от дела, а вот я резко затормозила и переспросила:

— Чего? — опешила я. Затормозил и мужчина и посмотрел своими божественно прекрасными глазами на идеальном лице, точно только что вышедшее из-под руки талантливого скульптора.

Кто посмел себе столько кощунственные высказывания в адрес этого божества?

— Что не так?

— Ты смеешься надо мной? — возмутилась я. — Да ты себя в зеркало видел? Такое лицо достойно иконы. Я уже молчу об этом теле… — выразительно окинула я его взглядом и когда опустила голову, не сдержала побежавшую с губы слюну, потому пришлось экстренно прикрывать рот рукой и переводить тему, чтобы скрыть свой конфуз. — Хочешь сказать, что там, откуда ты родом, тебя считают некрасивым? Да как они посмели?

Джинн пораженно моргнул, все еще смотря на меня в ожидании, точно я сейчас ему выдам нечто типа «обманули дурака на четыре кулака!». Однако я была сама серьезность, потому мужчина смутился и отвел взгляд, прочистил горло и произнес:

— Как бы то ни было, в этом мире иные общепринятые стандарты красоты, которым я не соответствую. Потому и удивился твоим столь странным вкусам. Женщинам я кажусь пугающим, особенно слишком ярким цветом глаз. Их называют демоническими.

Ответить на это я долгое время ничего не могла. Сначала потому, что у меня челюсть от удивления упала, а потом ничего кроме мата на ум не шло. Но, слегка успокоившись, я вспомнила, что нахожусь внутри любовного романа для подростков, где целевая аудитория — девочки от пятнадцати до двадцати лет.

Вспоминая себя в этом возрасте, начинала осознавать жестокую реальность, ведь я, как и многие, любила во внешности парня утонченность, романтизм и изящество. Парень должен был походить на шекспировского Ромео, ну, или на крайний случай — знаменитого блестящего вампира. Худой, изящный, с белой кожей, томным и грустным взглядом, немногословный и очень вежливый.

Если подумать, то принц Эштон — буквально икона девичьей мечты. На фоне гламурного принца Джинн выглядел… Ну, как если бы Тимати Шаламе поставить рядом с Генри Кавеллом. Увы, но во влажных подростковых мечтах выигрывал фарфоровый красавец — Тимати. Вот и в этом мире главенствуют подобные стандарты красоты.

Вот только мне уже не семнадцать и даже не двадцать. Мой ментальный возраст уже двадцать два года, а учитывая опыт двух смертей и перерождений, то, может, и за тридцать перевалит. Теперь мои вкусы серьезно так изменились, где утонченность и томность с разгромным результатом уступают широкой груди и сильным загорелым