Шрифт:
Закладка:
на почте, то сначала терялась – не знала, сколько надо дать сдачи с рубля, если клиент купил марку или отправил телеграмму. Мне определили месяц испытательного срока. Со временем я перестала робеть, у меня стало всё получаться.
Мне уже передали, что муж с деверем живые, убежали, да боятся о себе весточку подать, поймают – тюрьма будет. К тому времени отца моего отпустили, но у себя в деревне он поостерёгся селиться, во избежание рецидивов. С сыном Иваном, моим мужем, уехали в Ташкент. Сколько лет ещё это будет продолжаться – неизвестно, замужняя, называется… Сижу как-то возле барака, вяжу носки и думаю – как жить дальше? Выходит со двора знакомый, Андрей Жигульский.
– Ты далёко? – спрашиваю его.
– Фотографироваться, айда со мной! – отвечает. Встала я, как была – в халате, с вязаньем в руках, так же и перед фотокамерой села с ним. И стал этот снимок нашим свадебным. Бабка его недовольна была:
– Что это тебе, девок мало? Взял замужнюю!
Саша Манузин, мой бывший ухажёр, сам приехал удостовериться, точно ли я замуж вышла? Постоял около моего окошечка на почте, повздыхал, уехал в Аральск, устроился ревизором в «Рыбкооп» – и тогда только женился. СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…
Наконец, кончился наш срок, стали мы вольными, в 1936 году дали нам паспорта на руки, да скоро снова отобрали – записали нас в колхозники. Вот она, наша «воля»! Стала я мужу говорить:
– Ты что, всю жизнь рыбаком будешь? Давай учись! – перешёл он на катер, учеником моториста, выучился. На все руки был мастер! Купили мы досок, высушили. Он сам лодку сделал, привесили мотор – получилась моторная лодка. Была у нас и другая лодка – маленькая, железная, стал муж
на себя рыбачить. На столе всё рыба, рыба – варёная, жареная, пареная, вяленая, солёная, копчёная. «Хе» – из рыбы, пельмени – и те рыбные, как здесь картошка, так там – рыба. А мяса-то иногда хочется, но в магазинах в то время хорошего куска не достанешь.
Купили ружьё. Стал муж с охоты лысух, утей приносить. Зимой человека по три на кабанов ходили, за один заход штук по нескольку, бывало, заваливали! Старались свинок брать – мясо лучше. Ходить на кабанов – дело опасное, это свирепый зверь, клыки – с ладонь. Кабан если разбежится —
его не остановить, уже не свернёт, не дай бог его ранить легко! Успеешь в сторону отскочить – твоё счастье! Досталось как-то и моему Андрею, попал в мялку: срезал его кабан клыками, поранил, едва живой ушёл. Вот видите на снимке – пять кабанов в тот раз завалили!
С собой на охоту берут собак, у нас для этой цели три овчарки жили. Мужики санки берут, мешки с едой – и уходят в камыши на месяц. Битые туши обкладывают порохом, чтобы шакалы не растащили. В то время в Приаралье и тигры водились – камышовые. Камыш стоял – как лес, легко в нём заблудиться, пропасть. Птицы много – чего им не водиться? Но как люди узнали, что тигры – последние, записанные в Красную книгу, так все
засобирались на охоту. Лестно было повесить у себя на стену шкуру последнего тигра… Кто-то и повесил… Теперь уже этот факт забыт…
Я продолжала работать на почте, в кассе. В 1937 году поехала в Боровое отдыхать, в то, которое в Кустанайской области – первый раз поехала. Дали нам две путёвки – на кумысолечение. Со мной поехал старик, каракалпак. Народ тогда был тёмный, бедный, забитый, всего боялся. Многие и поезд впервые видели. Едем, и вдруг я вижу – «Станция Фёдоровка»!..
Встало перед глазами всё моё прошлое: отец, мать, детство моё, муж, дочь… Вспомнила: это здесь нас грузили в вагоны, как скот, оцепление из чекистов, застывшие от неизвестности и безысходности людские взгляды, детский плач, рыдания взрослых… Сердце у меня чуть не остановилось:
– Сиди, деда, – говорю своему спутнику, – я выйду, поесть
что-нибудь куплю! – иду по перрону, ноги не держат, словно вчера всё было. Неужели это всё было со мной не в кино? Или приснилось? Вдруг слышу:
– Эй, девка, ты не Доновских ли сноха? – поворачиваюсь, знакомое лицо, старуха, а кто такая – не помню.
– Она самая, бабушка! А живёт ли кто здесь из Доновских сейчас?
– Живут. Иван-то твой, слышь, в России где-то, в Свердловске, а либо в другом каком месте. – Кипятком меня обожгло! Любила же я Ивана! Всю судьбу мне разрушило государство, миллионам людей! За что? Как
забралась в поезд – не помню. Больше на родине не была. Тяжело…
СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…
Детей у нас с мужем долго не было – сказалась тяжёлая работа в детстве, в юности. В 1935 году замуж вышла, а родила только в 1948-м, неудачно – пуповина задушила ребёнка, девочка была. Потом снова девочку родила, Надей назвала, в 1954 году Саша появился – мне уже сорок три года было. Я с детьми дома, муж по рыбзаводам ездит. Женщин много, РЕЗАЛКИ – астраханки, литовки, полячки, татарки – ссыльных много было. Разгулялся муж, выпивать начал, как-то даже домой привёл полячку: мол, ей негде переночевать. Я приняла, накормила, спать на кухне, на раскладушке,
предложила лечь. А она, видать, сильно испугалась – совсем не прилегла. Всю ночь на коленях стояла, молилась – тогда же разбоя много было, она не знала, куда попала и чего ей ждать. Утром Андрей пошёл на работу и её увёл.
Один раз я уходила от мужа, да детей жаль – и так сколько безотцовщины кругом. И соседи по бараку очень хорошие были – семья каракалпаков, бедный, но очень гостеприимный народ. Только зайдёшь на минутку по делу – они сразу сажают тебя, скатёрку перед тобой кладут, развернут – а там
лепёшка из джегура, беленькое такое зерно. Часто и лепёшка-то – последняя.
– Кушай, Джей-нан! – чтобы не обидеть хозяев, отщипнёшь кусочек:
– Рахмет! Рахмет! – от них я совсем хорошо научилась говорить, вспомнила и старые уроки. Другие соседи – корейцы, ссыльные с Дальнего Востока. Детей куча, а в доме чисто-чисто! Иногда попросят посидеть с младшей девочкой:
– Моя ходить на склад! Эта Наташка – твоя сноха будет, за Сашку замуж отдам! – а жениху, как и невесте, по три года… Как-то прибежала:
– Пойдём, белить поможешь! Дочка зятя русского везёт! – их дочь училась в
