Шрифт:
Закладка:
Лекс не может этого не знать!
— Ну, что там? — Я поторапливаю Хасского, в надежде, что все окажется не настолько плачевно. Я не хочу идти в «Джунгли»! Боженька, за что ты так со мной?!
Хасский, перевернув последний документ, вздыхает, снимает очки и потирает две глубоких вмятины на переносице. Я практически готова упасть духом.
— Вика, прости, но… Кажется, уже ничего нельзя сделать.
— Как такое возможно?! — От возмущения теряю контроль над голосом и все посетители кафе осуждающе смотрят в нашу сторону. Да и плевать на них. У меня тут вся жизнь наперекосяк, какое мне дело до того, что мой крик души портит вкус их кокосовых латте?! — Как, черт подери, такое может быть?!
— Легко, когда у руля идиот.
Хасский никогда не скрывал, что Марат ему не нравится. Он даже пытался отговорить меня принимать его предложение руки и сердца, но я тогда была крепко на мели, а других вариантов просто не было! И в конце концов, эти три года все же было нормально! Ну, не считая того, что последние несколько месяцев Марат начал крепко закладывать за воротник, но я-то тут причем?
«Спокойно, дорогая, — мысленно поглаживаю свою хрупкую, абсолютно никак не приспособленную к таким встряскам душевную организацию. — Дыши глубоко и ровно. Вспомни, что дзен-практики помогают даже душевнобольным».
— И так, я готова. — После минуты дыхания животом, складываю руки на столе, как прилежная ученица. — Насколько все плохо?
— Настолько, насколько это вообще возможно.
— Сколько я могу заработать, если найду покупателя в ближайшие дни? — У меня десятки знакомых во всех сферах, если я как следует сяду на телефон, то смогу найти потенциального покупателя. Возможно, он заплатит не так много, как Лекс, но мне хотя бы не придется идти в «Джунгли»!
— Вика, девочка моя, боюсь, ты не очень представляешь масштаб катастрофы.
— Да что вы как под копирку заладили все одно и то же! — Вспоминаю разговор с Лексом — он ведь сказал почти то же самое. И Марат бубнел про какое-то банкротство.
— Алексей? — безошибочно угадывает Хасский. — Вика, стоимость «Гринтек» падает буквально каждый час. Вероятно, в ближайшие дни, их стоимость будет таково, что желающим их купить придется еще и доплачивать. Поверить не могу, что Марат мог так бездарно…
Он трясет веером документов и запивает возмущение чаем.
— Вика, послушай. Отбрось свои фокусы и послушай очень внимательно.
О нет. Нет, нет, нет.
Мне хорошо знаком этот морализаторский тон. В прошлый раз, когда я его слышала, Хасский предлагал не спешить сбрасывать со счетов Лекса, когда я рыдала и проклинала судьбу, потому что она сделала инвалидом единственного приличного мужика, способного обеспечить мне достойную жизнь.
— Ты уже и так потеряла почти все.
— Эй, а можно немного помягче?! Почему все друг забыли, что жизнь не готовила меня к таким потрясениям?!
— Ты должна встретиться с Лексом. Вряд ли он тебя простит, но ты должна попытаться попросить прощения. И потом молча и без споров бери то, что он тебе предложит. Соглашайся на все условия.
Что значит «Соглашайся на все условия»?!
— Хасский, боже, ты вообще помнишь, как мы с ним расстались?
Хотя, это трудно назвать расставанием в любом смысле этого слова. Скорее уж бегством крысы с тонущего корабля. Но что еще мне оставалось делать, когда вся ситуация в одну минуту просто максимально сильно развернулась ко мне жопой? Я всего лишь пыталась остаться на плаву, выжить там, где хороших и верных девочек акулы обычно сжирают в первую очередь.
И даже если бы я пришла в больницу и сказала, что все кончено, глядя Лексу в глаза — что бы это принципиально изменило? Только создало бы много ненужного шума, но даже в этом я не уверена. Он всегда был чертовски джентльменом.
Я вспоминаю наш с ним только что закончившийся разговор и делаю поправку на то, что времена, когда Лекс был рыцарем в сверкающих доспехах, похоже, канули в лету.
— Виктория, девочка моя, ты уже однажды меня не послушалась, — напоминает Хасский, и неприятно постукивает краешком очков по распластанным на столе документам. — Не люблю говорить «а ведь я предупреждал», но в данном случае — я снова тебя предупреждаю.
— И что с того? У меня по крайней мере были эти три года.
— За которые ты так ничему и не научилась.
— Потому что не всем давно получать удовольствие от постоянного мониторинга биржи! — начинаю раздражаться я. Мои нервы не резиновые и не стальные, по-моему, с учетом всех свалившихся на меня проблем, можно быть и помягче.
— Ладно, просто послушай. Судя по всему этому, — он обводит рукой злополучные документы, — без участия Алексея не обошлось. У меня нет необходимой информации, но я абсолютно уверен, что он каким-то образом погубил «Гринтек», а Марату не хватило смекалки вовремя понять, что к чему. А в итоге — ты потеряла почти все свои дивиденды. И рискуешь потерять даже то немногое, что еще можно спасти.
Я поднимаю руку и зову официанта.
— Мне срочно нужен большой стакан матчи!
Терпеть не могу эту зеленую гадость, но мне срочно нужно ее выпить, чтобы в моей жизни было еще что-то безобразно горькое и как будто прокисшее, кроме всех этих катастрофических новостей.
— Алексей, насколько я помню, всегда был здравомыслящим молодым человеком, — продолжает гнуть Хасский, — и хоть все указывает на то, что он собирается просто обанкротить «Гринтек» и пустить ее по кускам с молотка, вряд ли это действо доставит ему много радости.
— Если бы ты с ним только что говорил, — закатываю глаза, вспоминая обилие несвойственного для Лекса мата, — то узнал бы много нового о значении слова «здравомыслящий. По-моему, у него крыша поехала.
— Неудивительно, если вспомнить, через что ему пришлось пройти.
— Эй, я просто пыталась остаться на плаву!
Они все сговорились что ли?! Или сегодня Всемирный день упреков?
Я делаю несколько глотков неприятно теплой матчи и чувствую, как мои внутренности жалобно протестуют. Но лучше так, чем меня скрутит от очередного тычка тем, какой нехорошей я была. Все мы не святые! Просто кто-то… не святой немножко больше, ну и что тут такого?
— Тебе нужно попытаться уговорить его купить твои акции за вот эту цену.
Хасский
