Но раскачивались тяжело.

— Они готовы принять идею конституционной монархии, — продолжил Саша. — И этим надо пользоваться, пока не поздно. Уже есть более радикальные ребята, но немного.

— А самодержавия? — поинтересовался царь.

— Боюсь, что исчезающее меньшинство, — сказал Саша. — Разве что прогрессистской абсолютной монархии, о которой мечтает Бакунин. Или народной, основанной на принципе: «Все отнять и поделить». Не думаю, что наши цели совпадают.

Царь усмехнулся.

— К тому же они быстро додумаются выбрать кого-нибудь порадикальнее нас, — заметил Саша. — Их вождь, конечно, окажется тираном, но мы этого не увидим, поскольку не доживём.

— Ты считаешь, что ситуация настолько плоха?

— Пока лечится. Они голодны и у них нет крыши над головой. А голодный и бездомный студент гораздо опаснее сытого и домашнего. Первая проблема решается вообще без дополнительного государственного финансирования. Надо просто пресечь воровство на студенческих кухнях. Именно для этого я создал студенческий совет и посоветовал ему вывести студенческие столовые на аутсорсинг.

Папа́ приподнял брови.

— Пригласить сторонних трактирщиков, — объяснил Саша. — То есть то, что я придумал, это никакой не студенческий парламент, а «Административно-хозяйственное управление на выборном начале». В его компетенцию вообще не входят политические вопросы. Это от Крестовоздвиженской общины Пирогова и Елены Павловны недалеко ушло. Просто в другой сфере.

— «Административно-хозяйственные управления» обычно склонны переходить к политическим вопросам, — усмехнулся царь.

— Ну, и пусть, — сказал Саша. — Предложат они допустим новый «Закон об образовании». Полномочий его принять у них нет и не будет. А мы ознакомимся. По крайней мере, будем знать, чего они хотят и чего нельзя делать ни в коем случае.

— Ты переоцениваешь опасность, — сказал папа́. — Студенческие волнения пресекаются очень просто, достаточно исключить студентов-бунтовщиков, и всё сходит на нет.

— Не переоцениваю, — упрямо сказал Саша. — Возможно, недооцениваю. В университетах, конечно, настанет некоторое затишье после исключения активных людей. А куда пойдут эти активные люди? После крушения надежд, с разрушенной карьерой, лишённые перспектив. Они пойдут в революцию. Выгнать их из университета — это своими руками создать когорту профессиональных революционеров, папа́. Это всё равно, что выгонять чумных из больниц. Так бы они самореализовывались на студенческих сходках, а потом в парламенте, в случае его учреждения. А, может, и в Госсовете. А так быстренько научатся обращаться с нитроглицерином и метать Орсиниевские бомбы.

— И поэтому ты собрал деньги на «Дом студента», — заметил царь. — Чтобы было место, где обсуждать бомбометание?

— Если в «Доме студента» тепло и с крыши не течет, там парламенты обсуждают, а не свойства взрывчатки, — возразил Саша. — Может быть, и Бакунина почитают попеременно Марксом, но этим кончится. Я не создаю социальную напряженность, я пытаюсь её снимать. А для сборки бомб можно любой подвал найти, без всякого студенческого общежития. Я стряс с купцов деньги, но надо, чтобы государство всё-таки поучаствовало, хотя бы на организационном уровне. В идеале добавить финансирования, потому что все равно не хватит, а в газетах можно раструбить о государственной помощи демократическому студенческому союзу. Может даже, Герцен тиснет заметочку для целевой аудитории. Александр Иванович не упертый и готов хвалить правительство, если есть, за что.

— Не упертый?

— Если они решат, что всякая помощь от правительства есть взятка, которую брать — только мараться, будет гораздо хуже. Надеюсь, что пока не так.

Царь, кажется, колебался.

— Ладно, дальше, — милостиво разрешил он.

— Я ездил в Москву не ради студентов, а ради открытия Склифосовского. И оно совершено. Он это сделал! Мы выделили бактерию туберкулёза, и это даёт шанс всем больным. Я считаю, что автор заслуживает Демидовской премии в двойном размере и чина действительного тайного советника.

— Саш, автор — ты, — заметил папа́.

— Моя только идея. У меня руки не доходят, чтобы всё воплотить. Я не могу влезать в каждую деталь. А значит, мне нужны помощники. Николай Васильевич — отличный помощник!

— Саша, действительный тайный советник — это генеральский чин, — сказал царь. — А он только студент, твой Склифосовский.

— Он гениальный студент. Папа́, спроси Пирогова, насколько важно то, что мы сделали. Думаю, он понимает.

— Хорошо, я подумаю, — сказал царь.

— Я ничего не прошу для себя, — заметил Саша. — Это не значит, что мне не нужны деньги, но я их найду и помимо Демидовской премии. В Москве я заключил несколько выгодных контрактов с местными купцами.

— Наслышан, — усмехнулся царь.

— Гогель Григорий Федорович недавно просветил меня, чей хлеб я ем. А если согласно «Положению об императорской фамилии», получаю жалованье из казны, я просто обязан стараться сберечь казенную копейку. Поэтому и торговался. Деньги не мои. И без меня транжирятся. Я смотрел с Гогелем свои доходы и расходы: три тысячи на «тряпки»!

— Я бы не называл «тряпками» мундиры русских полков, — заметил папа́.

— Извиняюсь, — согласился Саша. — Но это не делает их дешевле.

— Это к Мама́, — сказал царь. — Сокращением расходов на одежду для Маши у неё Тютчева занимается.

— Хорошо, — кивнул Саша. — Обсужу с Анной Федоровной.

— Что ты делал у раскольников? — спросил император.

— Смотрел на верёвку и печати на алтаре, папа́. Это стоило увидеть собственными глазами. Там, в запечатанном алтаре, гибнет русское национальное наследие: гниют старинные иконы, пыль и плесень разъедает росписи, ветшают ризы.

— Раскольничьи иконы, росписи и ризы, — уточнил царь.

— Не пройдёт и века, как это станет совершенно неважно, и только специалисты будут способны отличить одни от других. А узнав о преследованиях за такие мелочи, как двоеперстие и написание христова имени, плечами пожмут, если не покрутят пальцем у виска. Больше всего меня поразило, что старообрядцы смиренно и верноподданно даже царя поминают, несмотря ни на что. Сам слышал эту молитву. И почитают генерала Платова, которого считают тайным старообрядцем, хотя он был верным монархии героем Отечественной войны. Его походную церковь хранят.

— Это легенда, — сказал царь. — Походную церковь им кто-то из купцов подарил.

— Тем более, что легенда. Они же Платова почитают, а не Пугачева.

— Про Пугачева молчат, — заметил папа́.

— Я считаю, что против Рогожких староверов творится