человека, который уже второй раз за несколько дней влетает в ее жизнь, не оставляя возможности скрыться. Мартин Лайл приближается, засунув руки в карманы и едва заметно ухмыляясь.

Адрия в мгновение напрягается, точно готовясь к броску, и вся легкость, которую Аманда скрупулезно взращивала в ней в этот вечер, исчезает. Какого черта ему еще надо?

Адри отворачивается к тете, а та заговорщицки шепчет, кивая на приближающегося парня:

– Что за красавчик?

Роудс фыркает, желая испариться с этого места как можно быстрее, но Аманда опережает ее намерение лукавой ухмылкой:

– Ну, вы поговорите, а я пока заскочу в пекарню, захвачу что-нибудь на завтра. Буду в машине.

Подмигивая племяннице, она откидывает сигарету в урну и уходит, перебегая улицу на красный.

Адрия глубоко вдыхает, не желая оборачиваться, но Мартин Лайл уже оказывается в полуметре и мимолетно улыбается:

– Думал, сбежишь.

Адри встречает его презрительным взглядом и поджимает губы, но, вспомнив про сигарету в руках, делает затяжку поглубже:

– Я тебя не боюсь, чтобы убегать.

Мартин опирается ладонью о столб и кратко усмехается:

– Бесстрашная, я помню.

Адри вспыхивает, бросая на парня уничтожающий взгляд, но он быстро осекается:

– Нет, я не за этим пришел, – Лайл медлит, подбирая слова и пытаясь наспех собрать их в предложение. – Там это… – Он опускает взгляд, и уголки его губ вздрагивают. – Брат просил передать тебе спасибо.

Роудс, готовая отразить любое нападение, на несколько долгих секунд теряется, неуверенная, что слышит это взаправду и что перед ней на самом деле тот самый Мартин Лайл, который полоскал ее на чем свет стоит два дня назад.

А он продолжает, подобрав чуть больше слов:

– Он типа в шоке был, – парень прячет руки в карманы куртки и пожимает плечами, рассматривая вывеску ресторана. – Потом мне рассказал нормально.

Адрия убирает сигарету и облизывает сухие губы, чуть хмурясь. Значит, это взаправду? Мартин Лайл собственной персоной раскаивается перед ней, потому что она была права. Потому что она защищала мальчишку, после чего напали на нее саму.

Роудс хмыкает, пытаясь найти в себе должное возмущение, но не находит ничего. Ни возмущения, ни злости, только странное, чуть дрожащее в дымовой завесе опустошение. Что это за чувство и откуда оно взялось?

Лайл пытается улыбнуться, и эта улыбка дается ему с видимым трудом.

Адри теряется, не зная, что отвечать и что делать с этим странным чувством, которое размыло все остальное. Едва заметно пожимая плечами, она отводит от Мартина взгляд:

– К черту.

Тягучая, долгая пауза нависает над ними вместе со светом уличного фонаря, и Адрия понятия не имеет, чем эти паузы заполняются. Уйдет Лайл сам? Или вот сейчас она уже может уйти, чтобы это не выглядело побегом? Что еще она должна сказать? «Ну ты и кретин»? «В следующий раз думай, прежде чем делать»? Хотя следующего раза не будет. «Мне надо идти»? Нет, абсурд. Пусть сам проваливает. Не видеть бы его еще до конца года.

Но пока Адрия думает, Мартин опережает ее. Словно и не было у него никакого чувства вины, он склоняется ближе, понижая голос:

– Будешь презирать меня до конца дней? – С пятницы его взгляд меняется, становится мягче, но все еще укалывает ее из-под тяжелых бровей.

Роудс вздергивает точеным подбородком и разворачивается, чтобы направиться к машине тети, обрывая разговор:

– Мне пора.

Лайл пожимает плечами и отступает, отстраняясь.

Что это было?

Глава 6

Всю следующую неделю Мартин Лайл косится на нее из гущи своей шакальей стаи, которая обступает его плотным полукругом в поисках одобрения. Всю следующую неделю Мартин Лайл оглядывается на нее в коридорах и сопровождает долгим бесцеремонным взглядом. Иногда этому взгляду вторят слова, которые крючками цепляют внимание Адрии, выдергивают ее из молчаливой отрешенности. Только если раньше эти слова бывали жестокими, злыми, то сейчас они доставляют ей лишь краткое раздражение.

– Эй, Роудс, лицо попроще, – произносит Мартин у школьной парковки, но издевка едва ли трогает Адрию. Сколько таких «эй, Роудс» она наслышалась в своей жизни, не счесть. Если обитаешь среди акул, приходится быть акулой и показывать зубы. А еще старательно учиться не воспринимать чужие слова всерьез.

– А то смотреть тошно! – вторит Лайлу какой-то дружок, вероятно, даже не догадываясь, в чем причина интереса Мартина.

– А что такая недовольная? – подхватывает кудрявый, самый задиристый из их стаи. Кажется, Чарли. – Папашу снова загребли?

– Шон, утешь Роудс, – обращается еще один рослый парень ко второму. – Твоя же мать в ветеринарке работает? Подгони собачьего корма по скидке.

Они срываются в дружный хохот, и только Мартин Лайл сохраняет невозмутимое выражение лица, провожая Адри взглядом до самых дверей. Роудс проносится мимо него в спешке, даже не думая реагировать на всю эту клоунаду. Ей кажется, что она вполне неплохо справляется.

Но когда после отработки математики у мисс Лиам Мартин перекрывает ей выход из пустынного кабинета, она цепенеет, разом забывая все слова и доводы, по которым не должна относиться к его выходкам серьезно. Лоб в лоб они не встречались с самого воскресенья, где фонарный столб у забегаловки стал молчаливым свидетелем того, как Мартин Лайл почти попросил прощения.

Сейчас же он совсем не выглядит виноватым, впрочем, как и не выглядел в тот день. Его ладонь твердо упирается в косяк двери, и рука преграждает Адрии путь. Адрия скалит зубы, поднимая на парня хмурый взгляд, а Мартин глядит на нее с вызовом, ни одной своей извилиной даже не думая освободить проход. Если цена спасения утопающих – внимание тех, кто этих самых утопающих топит, то к черту. Больше Адрия никого спасать не будет.

– Лайл, – Роудс отвечает на вызов Мартина угрожающе, не особо подбирая слова. – Свалил.

Парень усмехается, расточая в воздухе свое хорошее настроение:

– Ты бегаешь от меня как ошпаренная.

– Нам с тобой не о чем говорить, – Адри не ведет и бровью.

С неизменным нахальством Мартин делает новый выпад:

– Кто сказал, что я хочу говорить?

Адрия давится от собственного возмущения, пропуская вдох. Тонкие пальцы нервно сжимают ручку сумки, которой самое время огреть бесстыдного Лайла. Но она держится и кивает на руку, преграждающую путь:

– Отойди по-хорошему.

– Или что?

Мартин улыбается, но, поймав ненавистный взгляд Адрии, чуть осекается. Его улыбок в жизни Роудс за последнюю неделю становится слишком много. Он понижает голос, и бархатистая глубина его тона неприятно резонирует в Адрии вместе с произнесенными словами:

– Брось ты, не будь такой злобной.

– Или что? – резко и ядовито передразнивает Адрия, удивляясь собственному тону, который вдруг звучит игриво.

Мартину Лайлу