«Что по женщинам? — задался вопросом Болдин. — Одинокий мужчина несколько месяцев жил в чужом городе и ни разу не контактировал со слабым полом?» «Ну да, ты же у нас эксперт», — среагировал Чекалин, но остальные сошлись во мнении, что идея здравая.

Таманскому еще не было пятидесяти — нормальный здоровый мужик. Тему не раскрыли, пару раз он не приходил ночевать в Овражный переулок, но где его носили черти, неизвестно. Любовными подвигами он не хвастался.

К окончанию рабочего дня личный состав собрался в отделе. Микульчин сидел за рабочим столом и явно не прочь был прилечь. Кожа побледнела, движения замедлились. Боли в животе не давали покоя. О своих проблемах Микульчин не распространялся. Павел уже понял, что лучше эту тему не задевать. Неизвестно, как долго сможет проработать человек. Сильная утомляемость, одышка, рези и колики — бегать уже не может, бывает, что и ходит с трудом. Через день посещает процедурный кабинет городской больницы. К счастью, капитан не одинок, есть жена — сама не бог весть какая здоровая. Есть сын — пацан двенадцати лет, поздний ребенок, живет с родителями.

— Чего уставился, Болдин? — недовольно проворчал Микульчин. — Имеешь что сказать? Так нечего пялиться… Час назад в РОВД приезжала дочь Заварзиной — некая Маргарита Стельмах. Плакала, убивалась — я бы сказал, не переигрывала. По-настоящему расстроена. Темными делишками старушка не промышляла, самогон не гнала, краденое не сбывала. Единственный грешок — сдавала комнату квартирантам, имея регулярную добавку к пенсии. Но это не самый лютый грех. В остальном заурядная старушка, в войну уже была на пенсии, в трудоспособные годы работала на ткацкой фабрике в Иваново. Несколько раз переезжала, в Плиевске проживала последние пятнадцать лет — поближе к дочери. Деньги в тайничке, скопленные на старость, оказались нетронутыми. Дочурка их проверила в первую очередь. Дом убийца не обыскивал. Это если кто-то думает, что основной целью злоумышленника являлась старушка — божий одуванчик. Итак, убить хотели Таманского, что и сделали. Молчаливый бирюк, сторонился компаний, пил только пиво, работал, но несерьезно — то есть задерживаться в городе не собирался. Но пришлось трудоустраиваться, чтобы не обвинили в тунеядстве. В Плиевске появился месяца два-три назад. Случалось, пропадал ночами, но нечасто. Был связан с чем-то темным, возможно, незаконным. Создается ощущение, будто ждал какого-то события. Встречался на улице с неизвестным мужчиной, которого соседка видела только со спины…

«И который мне кого-то напоминает», — подумал Болдин.

— За день до смерти выглядел возбужденным — что-то предчувствовал, ждал позитивного события, — продолжал Микульчин. — Но ждал напрасно, потому что умер.

— Мог кого-то шантажировать, — предположил Болдин.

— Мог, — согласился капитан. — Или нет. Фигура Таманского — достаточно туманная. Ни семьи, ни детей. Но паспорт не липовый, выдан в паспортном столе поселка Тымово. Я связался с Рязанью — позвонил своему старому знакомому в тамошнем управлении. По моей просьбе местные сотрудники дозвонились до поселкового отдела милиции. Обещали собрать информацию. Через час перезвонили. Таманский — фигура не вымышленная, два года проживал в поселке, где и получил паспорт. Оформлявший его сотрудник, к сожалению, скончался от болезни. В Тымово Таманский работал в строительной бригаде — занимался возведением сельскохозяйственных объектов. Душой компании не был, с людьми общался мало. Водил знакомство с местной жительницей, но это — история темная и короткая. Самое поразительное — вся предыдущая биография потерпевшего покрыта туманом. Возник в Рязанской области, а что было раньше — неизвестно, словно вылупился из какого-то фантастического измерения.

— Но такого у нас не бывает, Константин Юрьевич, — осторожно заметил Болдин. — Учет населения, отслеживание перемещения лиц — это то, что мы всегда умели.

— Но это не значит, то нельзя ничего скрыть, — отрезал Микульчин. — Особенно если человеку это надо. Будем копать, пошлем официальный запрос. В прошлом Таманского что-то было — это и привело его к сегодняшнему стилету в горле. Возможно, он не тот, за кого себя выдавал, или кого-то выслеживал, или, как предположил наш московский друг, — шантажировал…

— Сложновато, товарищ капитан, — скептически заметил Максимов.

— Простые версии тоже надо прорабатывать, — усмехнулся Микульчин. — Переспал не с той барышней, обидное слово вырвалось сгоряча…

— Но он точно перешел кому-то дорогу, — сказал Павел. — Разрешите, Константин Юрьевич, я буду отрабатывать эту версию? Есть одно завиральное соображение, пока рано о нем говорить, чтобы не попасть под шквал критики.

— Вот ты какой, — ухмыльнулся Микульчин. — Себе на уме, значит. Ну, ладно, отрабатывай свои завиральные идеи, а мы займемся делами земными. Чайкин, завтра с утра оформишь запрос и обязательно ко мне на утверждение. Все, расходимся. Болдин, завтра на работу — через отдел кадров, получишь удостоверение. Не забудь оформить временную прописку — нам перекати-поле не нужны…

— Машиной разрешите пользоваться? — встрепенулся Павел.

— Черт с тобой, разрешаю. Но ремонт и бензин — твои. Ты же не бедствуешь, а, столичный житель? В рабочее время машина должна использоваться по служебным делам. Ладно, на сегодня все, — Микульчин посмотрел на часы. — Подбросишь до дома, старлей, и катись по своим делам.

— И меня, — оживился Чайкин.

— А ты перебьешься, молодой еще…

Глава четвертая

В средней полосе смеркалось медленно, — не юг, где темнота обрушивается стремительно, заставая людей врасплох. Микульчин вышел у больницы, находящейся в Больничном переулке. Старое здание укрывала тополиная завеса. За оградой шоркал метлой дворник в фартуке. К учреждению примыкало здание поликлиники. В этом же квартале, в отдельном строении, располагалось психиатрическое отделение.

— До завтра, старлей, спасибо, что довез. Ждать не надо — проживаю в соседнем квартале, добреду, — с этими словами Микульчин покинул машину, махнул на прощание и потащился к ограде. Павел проводил его глазами, мысленно посочувствовал.

Возвращаться в Конный переулок пришлось через добрую половину городка. Часть пути он проехал по сравнительно приличной улице Героев Труда, потом свернул в Восточный проезд. «Газик» уверенно покорял ухабы, издавая при этом странные звуки, но, на удивление, не ломался.

За спиной остались ремонтно-механические мастерские. Жилые кварталы находились за балкой, которую пересекал бревенчатый мост. Попахивала свалка. В прошлом здесь был пожар, сгорели частные дома. Пепелище худо-бедно расчистили, но застраивать район не спешили. Экскаваторы засыпали овраги, выравнивали площадки для будущего микрорайона.

В сереющем пространстве выделялись очертания застывшей техники. Район был малопосещаемый. Дорога извивалась между лесопосадками. Под колесами шуршал щебень. Навстречу прошел бортовой «ГАЗ-53», груженный строительными неликвидами, — явно на одну из свалок. Прошли мужики с рюкзаками и сложенными телескопическими удочками — этих людей Павел про себя называл «психами». Сидят на реке весь день вместо того, чтобы заняться чем-нибудь полезным, глазеют на застывший поплавок. Рыбу, если приспичит,