Октябрь 1983 года

Умерла бабушка. Последние годы своей жизни Афанасия Константиновна провела, храбро сражаясь с болезнью Альцгеймера. Фася знала, что за недуг к ней подкрался, лечили ее хорошие врачи, один из них сказал:

– Афанасия Константиновна, вы сильный человек, поэтому скажу правду: лучше вам никогда не станет. Увы, вылечить хроническое дегенеративное заболевание головного мозга мы пока не способны, но затормозить развитие недуга, продлить сознательную жизнь при соблюдении рекомендаций специалистов реально.

Бабасе прописали какие-то лекарства, занятия физкультурой, контрастный душ. Афанасия Константиновна исполняла все, что ей велели, наверное, поэтому она окончательно потеряла разум лишь незадолго до смерти. Ушла она, чуть-чуть не дожив до своего столетия.

Спустя некоторое время после похорон я решила разобрать шкаф и тумбочку у ее кровати. Начала с последней. Выдвинула верхний ящик, обнаружила там лупу в футляре. За пару лет до смерти у бабушки ослабело зрение, и она читала свои любимые книги с помощью увеличительного стекла. Здесь же нашелся и потрепанный томик с названием «Евангелие». Конечно, я знала, что бабуля по вечерам всегда сидит в своем кресле, держа в руках какие-то произведения. Но никогда не интересовалась, как они называются. У нас дома имелась огромнейшая библиотека, и Груня думала, что бабася находит нечто интересное там. Ан нет! Оказалось, что все любимое хранится у кровати, в шкафу. Там кроме Евангелия лежал очень толстый том автора Александра Павловича Лопухина Толковая Библия, примерно такого же размера Библия, много книг Жития Святых, Добротолюбие… Все издания оказались дореволюционными, с «ятями», «фитой». Наверное, бабася пользовалась ими еще в юности. Еще я увидела маленькую, размером с мою ладонь, Иконку, на ней изображалась женщина с младенцем. После нескольких месяцев моих походов в церковь за радостью я кое-что узнала о ликах и поняла: передо мной Богородица с младенцем Иисусом. Но то, что это была Владимирская Икона Божией Матери, поняла спустя много лет. В последнем ящике лежали всякие мелочи и… конверт. На нем рука бабушки написала: «Для Грушеньки». Я изумилась.

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году я уже перебралась на улицу Усиевича, она находится совсем недалеко от дома на Черняховского, где прошло мое детство. Наша общая комната стала личной спальней Фаси. Конечно, я часто прибегала к ней, приводила маленького Аркашу. Но в год смерти бабушки мальчику исполнялось одиннадцать, он спокойно оставался дома один. Аркадий всегда был самостоятельным, с первого класса грел суп на плите, выгуливал собачку Снапика, кормил кошку Клеопатру. Мальчик очень любил Афанасию Константиновну, они с бабасей могли часами беседовать. Когда стало понятно, что бабушка окончательно потеряла разум, правнук продолжал ее часто навещать. Как-то раз я заглянула из коридора в спальню Афанасии и увидела: она сидит в подушках, Аркаша показывает ей кубики с картинками и объясняет:

– Это слон! Понимаешь? А это заяц. Они разные животные. Если мы с тобой продолжим заниматься, то опять поумнеешь. Узнала меня?

Бабася молча кивала в такт словам правнука, потом вдруг почти разумно ответила:

– Понятия не имею, кто вы, сударь. Но вы приятный человек.

Я взяла конверт, открыла его, вытащила листок, начала читать текст. «Грушенька! С каждым днем забываю то, что еще помню. Не за горами день, когда окончательно лишусь разума. Надеюсь, Господь окажется милостив, я не повисну как жернов на ваших с Тамарой шеях. Письмо составляю заранее. Пожалуйста, после моих похорон съезди к Отцу Владимиру. Навряд ли помнишь, как мы с тобой один раз, на Рождество, были у них в гостях. Скажи Батюшке: грешная Афанасия отошла ко Господу. Он знает, как поступить надо». Далее шел адрес.

В моей голове забурлили воспоминания.

Первый класс… каникулы… ночь… электричка… Лука… шубка, как у бабушки… «Девочки, мы забыли помолиться…»

На следующий день я отправилась в деревню, о которой написала бабася. Оказалось, что село не так-то и далеко от столицы, примерно полчаса на электричке, потом минут десять-пятнадцать на автобусе.

Населенный пункт умирал. Большинство изб выглядело брошенными, а церковь, неподалеку от которой стоял нужный дом, почти превратилась в развалины. Я распахнула незапертую калитку, дошагала до избы, на крылечке сидел большой, толстый кот. При виде посетительницы он начал громко мяукать, послышался голос:

– Мурлыка, почему нервничаем? Или к нам гость заглянул?

Дверь отворилась, на пороге стоял мужчина лет шестидесяти с виду. Он посмотрел на меня, я на него, возникла секундная пауза, потом хозяин произнес:

– Грушенька?

Я удивилась:

– Откуда вы меня знаете?

– У вас взгляд Афанасии, – пояснил бородач.

– Отец Владимир? – осторожно уточнила я.

– Заходите, – попросил хозяин.

Я вступила в прихожую и неожиданно для себя сказала:

– Вроде она была намного больше.

– Когда Афанасия привезла на Рождество внучку, вам, наверное, лет шесть-семь было, – улыбнулся Батюшка, – поэтому весь мир вокруг огромен. Давайте чаю попьем.

Мы переместились в комнату. Я замерла. Со всех стен смотрели Иконы. И пахло как в той церкви, о которой совершенно не хотелось вспоминать. Вдруг взгляд наткнулся на знакомый лик! Женщина с полотенцем!

– Икона Покрова Богородицы, – невольно произнесла я.

Отец Владимир, который в этот момент вынимал чашки из буфета, повернул голову и внимательно посмотрел на меня:

– Вы ходите в Храм?

Я смутилась:

– Нет, просто…

Вспоминая потом эту поездку, я всякий раз удивлялась. Меня никогда, даже в детстве, нельзя было назвать откровенной девочкой. Я постоянно читала, в голове у девочки роилось множество вопросов, но Груня их никогда не задавала ни родителям, ни бабушке, ни учителям, потому что ответы очень часто находились в книгах. В четырнадцать лет моей путеводной звездой стал роман Джона Голсуорси «Сага о Форсайтах», не самое подходящее произведение для подростка. Но я выучила все тома почти наизусть и очень переживала, что на самом интересном месте повествование обрывалось. Груня даже поехала в Ленинскую библиотеку, в юношеский зал, попросила:

– Мне нужно продолжение романа «Сага о Форсайтах».

Консультант ответила:

– Его нет.

– Думала, у вас все-все книги есть, – расстроилась школьница.

– Джон Голсуорси не завершил семейную историю, – тихо объяснила женщина.

– Почему? – удивилась я.

– Насколько мне известно, – продолжила библиотекарь, – после получения в тысяча девятьсот тридцать втором году за роман «Сага о Форсайтах» Нобелевской премии по литературе Джон Голсуорси хотел создать продолжение.

– И не написал! – расстроилась я.

– Не успел, – вздохнула консультант, – умер.

Груня росла в окружении писателей. Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Валентин Катаев – они были для маленькой Груни: дядя Андрей, дядя Роберт и самый любимый дядя Валя.