В сердцах он хлопнул ладонью по холодному камню.

Иларх молчал.

— Ладно, — выпустив пар, Кизик успокоился. — Мне рабы нужны. Поплывешь в Фанагорию, купишь человек десять… Мужчин и женщин. Мужчины должны быть знакомы с плугом. Я буду степь распахивать к северу от Пантикапы, старые поля оставлю под паром… Понял?

Хармид снова кивнул.

— Сколько пахарей?

Эсимнет задумался, пожевал губами.

— Давай четырех.

— А женщин?

— Прислуга в дом… Сам решай. Ну, двух — трех… Деньги возьми у ключника.

Поклонившись, иларх спустился с башни.

Ему не хотелось плыть в Фанагорию, но приказ есть приказ. Рабов в Пантикапее стараются не продавать. Каждая пара рук на счету. Весной они нарасхват, потому что надо пахать и сеять, летом заготавливают сено, пасут скот. Осенью все горожане поголовно заняты сбором урожая. Зимой рабов гонят за хору[95] на строительство оборонительного вала к Меотиде[96], который начали возводить еще при Археанакте Первом.

Тавры рабами не торгуют, хоть и пиратствуют. Захваченных матросов и купцов приносят в жертву Деве: сначала кровью польют алтарь, потом добьют дубиной, а голову насадят на кол.

Сколоты иногда привозят военнопленных — в основном сайримов[97] и сираков[98], когда те совершают вылазки из-за Танаиса. Но только во время перемирия, если у Кизика есть деньги, чтобы заплатить дань. Как только казна иссякнет, начинаются стычки; тут уже не до мирной работорговли.

До заката Хармид находился в котловане: давал указания землекопам, иногда сам брался за лопату или лом, помогал выворачивать валуны. Закончив работу, солдаты нестройной толпой двинулись к войсковому бараку.

Позади остались акрополь, лепившиеся к горе гроздья жилых домов на террасах, кварталы ремесленников… В доках еще кипела работа — моряки будут продолжать просмолку до тех пор, пока солнце совсем не сядет, иначе смола остынет, затвердеет, а значит, завтра опять придется жечь дрова и дышать вонючим черным дымом.

Вот и берег Пантикапы. В казарме уже горят масляные лампы.

Хармид устало опустился на соломенный тюфяк. Повар сунул ему миску ячменной каши с салом, поставил на пол кружку воды. Иларх немного повалялся, с наслаждением вытянув ноги, потом принялся за еду, пока не остыла.

Взгляд упал на сваленное в кучу у стены трофейное оружие: маленькие изогнутые луки, обтянутые кожей гориты[99], тяжелые копья, похожие на гарпуны дротики с длинной втулкой и крошечным жалом.

Заметив акинак и булаву, подумал: "Ишь ты! Простые общинники такие не носят. Похоже, удалось завалить пару сотников".

Иларх вспомнил последнюю стычку. Люди номарха Октамасада сожгли одну из деревень хоры. Когда на следующий день они явились в соседнюю деревню, там их ждала фаланга из двухсот пантикапейцев.

Сколоты сидели на конях, словно влитые, будто это не люди, а кентавры. А дрались ух как настырно! Так и вились вокруг словно растревоженные осы, стреляли просто виртуозно, отпустив поводья на полном скаку.

Пантикапейцы начали обстрел из дальнобойных луков раньше, чем лава докатилась до фаланги, а когда сколоты ответили, гоплиты укрылись за щитами. Тогда всадники повернули обратно, рассыпались по пустоши. Свистели, гарцевали на безопасном расстоянии. Иногда то один, то другой скакал вдоль первой шеренги, размахивая арканом. В такого не целились из луков — ждали, когда сам напорется на копье.

Ила Хармида стояла в засаде за холмом. Товарищи горячили коней, вызывающе поглядывая на командира, но тот сидел с каменным лицом. Так и не удалось поучаствовать в драке.

Когда на обратном пути кавалеристы поравнялись с пехотинцами, которые несли на древках трупы и тяжелораненых, перешучиваться перестали, замолчали, отдавая дань погибшим.

В конце строя тащилась телега с трофеями, следом гуртовщики из местных тавров вели отловленных лошадей. Мохнатые низкорослые тарпаны дико косились на боспорских скакунов со стрижеными гривами.

Гоплиты топали по пыльной дороге, про себя вознося молитвы Диоскурам за спасение. За конем стратега волочился на аркане мертвый сколот, которого по традиции повесят вниз головой на агоре…

Отставив пустую миску, Хармид постучал ножнами по шлему, чтобы привлечь внимание.

— Завтра плыву в Фанагорию. Со мной пойдут Памфил и Каламид. Старшим остается Демей.

Названные солдаты подсели к иларху.

Инструктаж оказался кратким:

— Отправляемся с третьей стражей[100]. Щиты и дротики не брать, только мечи. Едем за рабами, так что припасите веревки. Возьмите выпить и поесть.

Он усмехнулся.

— Хотя вряд ли закуска пригодится.

Памфил и Каламид переглянулись с кислым выражением на лице. Оба поняли, что командир имеет в виду: при сильной качке еда в горло не полезет.

— Когда обратно? — спросил Каламид.

— За день управимся.

Кавалеристы отправились доигрывать в кости.

Хармид осмотрел ксифос[101], смазал лезвие жиром, проверил, чтобы ход по ножнам был свободным, а перекрестие прочно садилось в паз. Отнес меч вместе с перевязью в оружейную комнату. Потом попыхтел над навощенной табличкой, расписывая корявым почерком разнарядку на следующий день: дежурство на часах, уборка казармы, помощь повару..

Насадив дощечку на штырь возле входной двери, улегся спать.

Глава 2

Год архонта Феодора, мунихион[102]

Боспор

Сойдя с шатких мостков на каменный причал Фанагории, греки не торопились сесть в седло. Они пружинисто переминались с ноги на ногу, словно отвыкли от твердой земли, перешучивались.

Размявшись, направились к городу. Кони еще не пришли в себя от качки, так что их пока вели в поводу.

За спиной ветер швырял волны на базальтовый мол, но в порту мутная вода тихо плескалась у причала. Присмиревшее море, словно собака, покорно лизало обросшие илом и ракушками квадры.

В Антиките волнения не было. Река спокойно несла воды в Корокондамитское озеро[103], лишь на границе устья от берега до берега протянулась полоса мусора: ветки, топляки, щепа…

Тракт к Синдской Гавани[104] остался в стороне. Пантикапейцы проехали рыбный рынок, над которым кружились