— Что думаешь об огне?

— Если что, я сорву твою накидку, а ты срывай мою, — она кивает.

Цинна с восхищением смотрит на нас.

— Выше голову и улыбайтесь! Они вас полюбят! — говорит он и слазит с нашей колесницы. Тем временем на экране мы видим 11 дистрикт, мы следующие. Когда лошади начинают двигаться, Цинна кричит нам, чтобы мы взялись за руки.

— Что он хочет? — спрашивает Китнисс.

— Он говорит, чтобы мы взялись за руки, — крепко хватаю ее ладошку, а она обхватывает мою.

Мы выезжаем и видим огромный стадион. У меня возникает чувство, будто весь Капитолий собрался здесь, чтобы увидеть нас. Стоит оглушительный крик. Не сразу понимаю, что они кричат, но разбираюсь и понимаю. По всему залу оглушительно звучат наши с Китнисс имена. «ДВЕНАДЦАТЫЙ, ДВЕНАДЦАТЫЙ!!!» — ликуют капитолийцы. Нам бросают цветы, и на всех экранах в зале только наши лица. Это удивительно! Нас запомнили! Смотрю на Китнисс: она улыбается всем и машет свободной рукой. Повторяю за ней. Зал еще больше взрывается. Китнисс ловит цветок и посылает воздушные поцелуи. Никогда не видел ее такой. Она еще прекрасней обычного. Кажется, в ее глазах разгорается огонек надежды.

Мы подъезжаем к огромной колонне, с которой звучат слова президента Сноу. Он объявляет 74 сезон ежегодных Голодных Игр открытым и желает нам удачи. Китнисс разжимает свою ладонь, но я так не хочу ее отпускать.

— Не надо, пожалуйста, не отпускай, а то я свалюсь с этой штуки, — прошу я.

— Хорошо, — она опять сжимает ладонь.

Мы делаем еще один круг по стадиону, и опять на экранах только наши с Китнисс лица. Потом возвращаемся в комнату, из которой выезжали. Порция снимает наши накидки и тушит их газом из баллончика. Все бегут нас поздравить. Цинна теперь по-настоящему рад. Он обнимает нас и говорит, что мы были самыми запоминающимися из всех.

— Спасибо, что не отпускала меня, — обращаюсь к Китнисс, — я все время боялся упасть.

— Уверена, что никто ничего не заметил, — говорит она.

— Я уверен, что рядом с тобой меня вообще никто не заметил. Огонь тебе явно к лицу. Может, будешь ходить так чаще? — говорю я, и мы вместе громко смеемся.

Потом Китнисс перестает смеяться и целует меня в щеку, прямо в то место, куда недавно ударил Хеймитч. Расплываюсь в счастливой улыбке.

Почему она меня поцеловала? Ну да ладно, мне все равно! Чтобы не подтолкнуло ее к этому, я рад, что так случилось. И я не просто рад, что девушка, которую я люблю, которая не знала меня еще неделю назад, поцеловала меня сейчас, я рад тому, что она стала доверять мне. Гейл был прав. Я смогу спасти ее. Она вернется домой. Я понимаю это сейчас, потому что именно в эту секунду мне в голову приходит идея. Как ни странно, меня осеняет в тот момент, когда профи оглядываются и злобно смотрят в нашу сторону. Это прекрасная идея, ради совершения которой мне придется умереть. И я сделаю это.

Глава 6. Стратегия

После церемонии Хеймич и Эффи ведут нас к лифту.

Эффи без умолку тарахтит о том, как прекрасно справился со своей задачей Цинна, и как завораживающе мы выглядели на камерах. Она хвалит Китнисс за ее идею с воздушными поцелуями, ну и вообще, в конце концов, начинает плакать и сквозь слезы произносит: «Вы самые лучшие трибуты из тех, с кем мне довелось работать!». Хеймич, как он и обещал, только слегка пьян. Он даже не пошатывается, когда идет. Цинна и Порция остаются на стадионе, потому что все хотят взять у них интервью. Ну еще бы, они же совершили невозможное — трибуты из 12 дистрикта пользовались большей популярностью, чем профи. Собственно говоря, то, что мы затмили профи, совсем не пойдет в нашу пользу на арене. Они же захотят на нас отыграться. Я понял это, когда случайно обернулся и увидел их. Парень из второго, который напоминает гориллу, смотрел на нас с такой ненавистью, что мама не горюй.

— Каждому дистрикту отведен свой этаж, — говорит Эффи, — вы из двенадцатого, поэтому у вас самый последний. Здорово, правда? — иногда мне кажется, что Эффи восхищается всем, что есть в Капитолии.

Мы заходим в огромный лифт. Я никогда не ездил в лифте. Он быстро поднимает нас вверх. Этаж за этажом. Это вызывает у меня восхищение, потому что от мысли, что нам ежедневно придется подниматься на двенадцатый этаж пешком, мне становилось дурно. Двери медленно разъезжаются в разные стороны, и нашему вниманию открывается дом, в котором мы будем жить до Игр. У меня открывается рот, и я застываю на месте, перекрывая всем дорогу к выходу. Я даже подумать не мог, что здесь будет так красиво. Да, в поезде тоже было неплохо, но это несравнимо с тем, что я вижу сейчас: огромные хрустальные люстры, окна во всю стену, мебель такая изысканная, что садиться на нее будет жалко, всюду ковры с длинным ворсом. Все, что есть здесь, сочетается между собой. Все кажется единым целым. Жалко, что никто в моей семье не сможет этого увидеть. Да и мне остается совсем мало времени, чтобы наслаждаться этим. Хеймич покашливает и толкает меня локтем. Я бы возмутился, но я слишком увлечен тем, что вижу.

Единственное, что интересует меня сейчас сильнее окружающего интерьера — это впечатления Китнисс. Не может быть, чтобы ей это не нравилось. И оказываюсь прав. Она тоже под впечатлением и разглядывает все вокруг, но вдруг ее черты лица становятся грубыми, в глазах опять появляется боль, кулаки сжимаются, и она отворачивается лицом к лифту.

— Эффи, где моя комната? — произносит она, явно сдерживая себя, чтобы не разрыдаться.

— Пойдем, покажу, она дальше по коридору, — отвечает Эффи и берет Китнисс под руку.

Не понимаю, что с ней произошло. Может, она вспомнила о семье, о доме, о Гейле? Наверное, именно так и случилось. Поворачиваю голову в другую сторону, где по-моему мнению находится столовая, и вижу безгласых. Они одеты в белую одежду и стоят, склонив головы. Эффи сказала, что им запрещено смотреть нам в глаза. Но то, что я не вижу лица, не мешает мне увидеть рыжие волосы. Неужели это она? На секунду она поднимает лицо, чтобы заправить за ухо прядь волос и встречается со мной взглядом, правда сразу опускает лицо, чтобы никто не увидел. Но