Следователь отправился в хозяйственный отдел. Там сидел шестидесятилетний Семёныч. Он был коренной житель Локтя и многих знает.

— Здорово, Семёныч.

— Здорово, господин следователь. Чего надо?

— Вот хотел тебе одну фотографию показать.

Семёныч посмотрел на пожелтевшую карточку.

— Знаю. Это Иван Фофанов и семья его. Вот жена и вот дети Демьян и Ирина.

— Ты хорошо знал Фофанова?

— Я? Нет. Но я сам в Вареневке родился. Только потом переехал в Локоть. Еще до коллективизации.

— Значит, с Фофановыми не общался?

— Нет. В друзьях не ходили.

— И что с ними сейчас не знаешь?

— Дак Иван погиб давно. Лет десять тому, как погиб. А баба его и по сей день в Вареневке живет. А вот про детей не знаю ничего.

— Уверен?

— Дак из ума еще не выжил.

— А скажи мне, Семёныч, ты про «Золотую банду» слыхал?

— Сказал тоже! Кто в здешних местах про них не слыхал. Это самого Корня команда. Сколь людей перерезали — жуть. Взяли их и Корня кончили. Но вот золотишка не нашли. Про то все знают.

— Все?

— Дак добра у банды было страсть сколь. Не просто так они «золотыми» звались. Но про то тебе не меня спрашивать.

— А кого?

— Начальника нашей полиции. Он ведь дело «золотых» вёл. Кто к тому делу касательство имел, тот его никогда не бросит.

— Это почему же?

— Я сказал, что добра там было — хоть лопатой греби…

* * *

Лисовин хотел найти хоть какие-то сведения по делу «золотых». Но в уголовном архиве порядка не было никакого. Ему попался только листок с описью голицинского клада. Изумруды (29 штук с описанием каждого камня), сапфиры вынутые из оправы (57 штук), бриллианты 109 штук (с описанием крупных экземпляров). Украшения: броши (20 штук с подробным описанием каждой), браслеты (42 штуки), диадемы (18 штук, 2 уникальные с описанием всех камней), ожерелья (12 штук, 10 из них с описанием).

— С чего бардак-то такой в архиве у вас? — спросил Лисовин у старика-хранителя.

— А мне чего? Большевики как уходили, так и разбросали все. Кое-чего вывезли. Но основные документы было приказано сжечь.

— И почему не сожгли? — спросил Лисовин.

— А некому было. Я к тому времени уже здесь не работал. Это потом, при ваших, меня снова сюда поставили. И паек дали.

— Но почему такой бардак? Ничего найти нельзя?

— Кто мне помощников дал? Как все это самому разгрести?

— Но в архиве с личными делами все в порядке.

— Там люди работали. А здесь только сам начальник полиции заходил.

— Господин Третьяк?

— Он самый. Приказал мне отыскать давнее дело «золотых».

— Как? Но и я это дело ищу! Чего же сразу не сказали, что его здесь нет?

— А разве вы сказали мне, зачем пришли?

— И то верно, — согласился Лисовин. — И что с делом «золотых??

— Нашел я дело и господину Третьяку передал.

— А зачем ему дело «золотых»?

— Он не сказал. Он начальник и ему виднее, что и кому говорить.

«Вот бы побеседовать по этому поводу с Третьяком, — подумал Лисовин. — Наверняка многое мог бы рассказать про это. И дело наверняка уже исчезло без следа. Ладно, господин начальник, посмотрим, что будет дальше».

Глава 4

Человек с той стороны

Локоть.

Совещание в канцелярии обер-бургомистра.

Декабрь, 1941 год.

Начальник уголовной полиции Третьяк лично проинструктировал офицеров полиции и работников канцелярии бургомистра.

— В Локте, Суземке, Красной слободе, Селечино, Вареневке в скором времени станут появляться новые люди, господа. И таких будет много. Жизнь у нас наладилась не в пример иным областям. И потому люди станут ехать сюда. Многие из них прибудут к родственникам или в поисках работы. И среди них обязательно появятся диверсанты от большевиков.

— Мы проверяем всех прибывших, — сказал начальник управы.

Третьяк ответил на это:

— Это поверхностная проверка. Я ознакомился с её результатами по некоторым людям. Проверкой это можно назвать с большой натяжкой.

— Но что же делать в том случае, если человек кажется подозрительным? — спросил начальник управы. — Арестовать? Вы сами приказали быть с этим осторожным. Дабы людей от Локтя не отпугивать.

— Нужно обращать внимание на разные мелочи. Но арестовывать просто так никого не нужно! Ваша задача довести факты до моего сведения. А уже я стану принимать решения.

— А если у меня есть на подозрении люди из местных, господин Третьяк? — спросил начальник полиции из села Вареневка, которого вызвали в Локоть для инструктажа.

Третьяк посмотрел в его сторону. Он знал кто этот человек, и сам лично никогда бы его к работе в полиции не допустил. Но это была креатура21 Дитмара — Семен Галущак. Отказать он не мог.

— Господин Галущак?

— Точно так. Начальник полиции в Вареневке.

— И кого же вы держите на подозрении, господин начальник полиции?

— Два бывших комсомольца. Активистами были при советах. Я бы их сразу к стенке и поставил.

— Вы заметили за ними какие-либо странности? — спросил Третьяк.

— Да какие странности? Я краснопузого за версту чую.

— Хорошо, после совещания жду вас у себя в кабинете. Разберемся с вашими подозрительными.

* * *

Галущак был человеком низкого роста с неприятным остроносым лицом «украшенным» оспинами. Его маленькие глаза постоянно бегали и не смотрели на собеседника. Это раздражало Третьяка.

— Итак, герр Галущак. Я жду вашего рассказа.

— А чего мне говорить? Назначили начальником полиции в моем селе. А власти не дали.

— Вас назначили временно исполняющим обязанности. И власти у вас предостаточно.

— Да вы сами приказали никого просто так аресту не подвергать.

— Именно это я и приказал. Не стоит раздражать население которое настроено лояльно к новому порядку. Но скажите мне, Галущак, а зачем вам арестовывать людей просто так?

— Дак бояться меня должны.

— Зачем?

— Ну как же! Коли я власть, то и страх быть должон! А так что за власть без страха? Тфу на такую власть!

— Послушайте, герр Галущак, я сейчас весьма занят. И тратить время попусту мне нельзя.

— Да я рази не понимаю? Вы мне токмо разрешение дайте и все.

— Разрешение на что?

— Дак к стенке поставить пяток людишек.

— За что?

— Двое бывшие комсомольцы. Этого мало?

— Я бывший большевик, герр Галущак. Может и меня к стенке? Начальник народной милиции22 нашего самоуправления бывший большевик. И в управе есть бывшие большевики. Среди полицейской команды есть больше двадцати бывших комсомольцев.

— Но те, про кого я говорю, идейные враги.

— Идейные? В чем выражается их идейность, герр Галущак?