Шрифт:
Закладка:
Следователь отправился в хозяйственный отдел. Там сидел шестидесятилетний Семёныч. Он был коренной житель Локтя и многих знает.
— Здорово, Семёныч.
— Здорово, господин следователь. Чего надо?
— Вот хотел тебе одну фотографию показать.
Семёныч посмотрел на пожелтевшую карточку.
— Знаю. Это Иван Фофанов и семья его. Вот жена и вот дети Демьян и Ирина.
— Ты хорошо знал Фофанова?
— Я? Нет. Но я сам в Вареневке родился. Только потом переехал в Локоть. Еще до коллективизации.
— Значит, с Фофановыми не общался?
— Нет. В друзьях не ходили.
— И что с ними сейчас не знаешь?
— Дак Иван погиб давно. Лет десять тому, как погиб. А баба его и по сей день в Вареневке живет. А вот про детей не знаю ничего.
— Уверен?
— Дак из ума еще не выжил.
— А скажи мне, Семёныч, ты про «Золотую банду» слыхал?
— Сказал тоже! Кто в здешних местах про них не слыхал. Это самого Корня команда. Сколь людей перерезали — жуть. Взяли их и Корня кончили. Но вот золотишка не нашли. Про то все знают.
— Все?
— Дак добра у банды было страсть сколь. Не просто так они «золотыми» звались. Но про то тебе не меня спрашивать.
— А кого?
— Начальника нашей полиции. Он ведь дело «золотых» вёл. Кто к тому делу касательство имел, тот его никогда не бросит.
— Это почему же?
— Я сказал, что добра там было — хоть лопатой греби…
* * *
Лисовин хотел найти хоть какие-то сведения по делу «золотых». Но в уголовном архиве порядка не было никакого. Ему попался только листок с описью голицинского клада. Изумруды (29 штук с описанием каждого камня), сапфиры вынутые из оправы (57 штук), бриллианты 109 штук (с описанием крупных экземпляров). Украшения: броши (20 штук с подробным описанием каждой), браслеты (42 штуки), диадемы (18 штук, 2 уникальные с описанием всех камней), ожерелья (12 штук, 10 из них с описанием).
— С чего бардак-то такой в архиве у вас? — спросил Лисовин у старика-хранителя.
— А мне чего? Большевики как уходили, так и разбросали все. Кое-чего вывезли. Но основные документы было приказано сжечь.
— И почему не сожгли? — спросил Лисовин.
— А некому было. Я к тому времени уже здесь не работал. Это потом, при ваших, меня снова сюда поставили. И паек дали.
— Но почему такой бардак? Ничего найти нельзя?
— Кто мне помощников дал? Как все это самому разгрести?
— Но в архиве с личными делами все в порядке.
— Там люди работали. А здесь только сам начальник полиции заходил.
— Господин Третьяк?
— Он самый. Приказал мне отыскать давнее дело «золотых».
— Как? Но и я это дело ищу! Чего же сразу не сказали, что его здесь нет?
— А разве вы сказали мне, зачем пришли?
— И то верно, — согласился Лисовин. — И что с делом «золотых??
— Нашел я дело и господину Третьяку передал.
— А зачем ему дело «золотых»?
— Он не сказал. Он начальник и ему виднее, что и кому говорить.
«Вот бы побеседовать по этому поводу с Третьяком, — подумал Лисовин. — Наверняка многое мог бы рассказать про это. И дело наверняка уже исчезло без следа. Ладно, господин начальник, посмотрим, что будет дальше».
Глава 4
Человек с той стороны
Локоть.
Совещание в канцелярии обер-бургомистра.
Декабрь, 1941 год.
Начальник уголовной полиции Третьяк лично проинструктировал офицеров полиции и работников канцелярии бургомистра.
— В Локте, Суземке, Красной слободе, Селечино, Вареневке в скором времени станут появляться новые люди, господа. И таких будет много. Жизнь у нас наладилась не в пример иным областям. И потому люди станут ехать сюда. Многие из них прибудут к родственникам или в поисках работы. И среди них обязательно появятся диверсанты от большевиков.
— Мы проверяем всех прибывших, — сказал начальник управы.
Третьяк ответил на это:
— Это поверхностная проверка. Я ознакомился с её результатами по некоторым людям. Проверкой это можно назвать с большой натяжкой.
— Но что же делать в том случае, если человек кажется подозрительным? — спросил начальник управы. — Арестовать? Вы сами приказали быть с этим осторожным. Дабы людей от Локтя не отпугивать.
— Нужно обращать внимание на разные мелочи. Но арестовывать просто так никого не нужно! Ваша задача довести факты до моего сведения. А уже я стану принимать решения.
— А если у меня есть на подозрении люди из местных, господин Третьяк? — спросил начальник полиции из села Вареневка, которого вызвали в Локоть для инструктажа.
Третьяк посмотрел в его сторону. Он знал кто этот человек, и сам лично никогда бы его к работе в полиции не допустил. Но это была креатура21 Дитмара — Семен Галущак. Отказать он не мог.
— Господин Галущак?
— Точно так. Начальник полиции в Вареневке.
— И кого же вы держите на подозрении, господин начальник полиции?
— Два бывших комсомольца. Активистами были при советах. Я бы их сразу к стенке и поставил.
— Вы заметили за ними какие-либо странности? — спросил Третьяк.
— Да какие странности? Я краснопузого за версту чую.
— Хорошо, после совещания жду вас у себя в кабинете. Разберемся с вашими подозрительными.
* * *
Галущак был человеком низкого роста с неприятным остроносым лицом «украшенным» оспинами. Его маленькие глаза постоянно бегали и не смотрели на собеседника. Это раздражало Третьяка.
— Итак, герр Галущак. Я жду вашего рассказа.
— А чего мне говорить? Назначили начальником полиции в моем селе. А власти не дали.
— Вас назначили временно исполняющим обязанности. И власти у вас предостаточно.
— Да вы сами приказали никого просто так аресту не подвергать.
— Именно это я и приказал. Не стоит раздражать население которое настроено лояльно к новому порядку. Но скажите мне, Галущак, а зачем вам арестовывать людей просто так?
— Дак бояться меня должны.
— Зачем?
— Ну как же! Коли я власть, то и страх быть должон! А так что за власть без страха? Тфу на такую власть!
— Послушайте, герр Галущак, я сейчас весьма занят. И тратить время попусту мне нельзя.
— Да я рази не понимаю? Вы мне токмо разрешение дайте и все.
— Разрешение на что?
— Дак к стенке поставить пяток людишек.
— За что?
— Двое бывшие комсомольцы. Этого мало?
— Я бывший большевик, герр Галущак. Может и меня к стенке? Начальник народной милиции22 нашего самоуправления бывший большевик. И в управе есть бывшие большевики. Среди полицейской команды есть больше двадцати бывших комсомольцев.
— Но те, про кого я говорю, идейные враги.
— Идейные? В чем выражается их идейность, герр Галущак?
