где жизнь животных трактуется как полная противоположность человеческой жизни. Позволю себе заметить, что эта чрезмерность, эксцентричность, возмутительность доктрин, подобных картезианству, подтолкнула мысль в том направлении, которое, возможно, привело нас к открытию научной теории инстинкта, то есть животных моделей поведения; и в итоге, совершив уже в современную эпоху весьма любопытный поворот, та же мысль способствовала развитию теории инстинктов человека. Иными словами, в сравнительном исследовании животной и человеческой жизни просматривается своего рода диалектическое движение: в самом начале, у древних мыслителей намечается определённый феноменологический посыл, в результате которого из основных аспектов животной и человеческой жизни формируется иерархия, подчиняющая животных человеку. Впрочем, данная иерархия не предусматривает какого-либо однозначного противопоставления или предвзятости. Затем мы видим зарождение дуализма, в котором животное предстаёт как некий контрастный фон для человека, как не-человек, как отвлечённое понятие, то есть условное понятие, вобравшее в себя всё то, чего в человеке нет, как живое или предположительно живое существо, воплощающее то, чем человек не является, как своеобразный контратип идеального человека. И наконец, в результате коренного поворота, который произошёл при испытании теории практикой, сформировавшееся представление о животном оказывается настолько обобщённым и универсальным, что распространяется даже на оценку человеческого поведения. Таков третий этап развития этой проблемы — проблемы отношения животного и человека, животной и человеческой жизни. И хотя в этот период, с XIX по XX век, философия отрекается от картезианства, она отнюдь не стремится показать, что животное — существо разумное, наделённое внутренним содержанием и чувствительностью, существо неизменно сознательное, а потому обладающее душой. Нет, такой подход был бы простым переворачиванием картезианства, а эта теория если и переворачивает его, то весьма неожиданным и оригинальным образом: содержание, которое вкладывается в понятие животной реальности, само по себе позволяет охарактеризовать человека. То есть понимание человеческой действительности возникает именно через обобщение представлений о животном. Эта научная теория на самом деле развивалась диалектическим путём. От Аристотеля до Декарта и от Декарта до современных теорий инстинкта (то есть биологических теорий, объясняющих понятие инстинкта) и вправду прослеживается модель взаимодействия по типу тезис — антитезис синтез: картезианство представляет собой антитезис по отношению к античной доктрине, согласно которой между животным и человеческим естеством существует преемственность. Декарт же считает, что преемственности между ними нет. Наконец, современный тезис вновь признаёт эту преемственность, при этом он не просто переворачивает картезианство, но утверждает, что всё, что справедливо для животного, справедливо и в отношении человека. Древние философы заявляли: то, что справедливо в отношении человека, в некоторой мере справедливо и в отношении животного, особенно если речь идёт о высокоразвитом животном (об этом свидетельствует платоновская теория деградации). Позже картезианство возразит: то, что справедливо для одного, никоим образом не может быть справедливо для другого — животное относится к — res extensa, человек относится к res cogitans, собственно, res cogitans и определяет человека. Наконец, современные положения обобщают: все наши исследования в области инстинктивной жизни, изменения организмов и поведенческого развития животных дают нам определённое представление о человеческой действительности, а также о социальной организации, которая отчасти существует в природных сообществах и позволяет нам осмыслить некоторые виды взаимоотношений в человеческом обществе, например принципы старшинства и превосходства. В этом и состоит диалектический путь, который мы с вами попытаемся проследить.

Апологеты

Итак, сначала мы обратимся к первым сравнительно дуалистическим трактовкам отношения между человеком и животным, то есть к трактовкам древних авторов, живших в следующий после классической античности период, когда возникла теория действия, предшествующего знанию. Например, для таких апологетов, как Тациан, Арнобий Старший или Лактанций{11}, характерен ярко выраженный этический дуализм, противопоставляющий не человека и животных вообще, а христианина и всех остальных, к коим причислялись нехристиане и животные. Чтобы умалить роль разума, этой способности, воспетой древними мыслителями, апологеты заявляли, что от животных отличается лишь христианин, остальные же люди от них не отличаются. Вы видите, насколько значимую роль играет в этой доктрине этика. Подобные вещи не должны вас слишком смущать. Не секрет, что, согласно постановлению одного из первых церковных соборов, у женщин — вероятно, по аналогичным причинам — нет души. Не сочтите это за дурную шутку, ведь человек, осознающий собственное внутреннее состояние, склонен, как правило, полагать, что у него есть душа, что он мыслит самостоятельно (cogito ergo sum), тогда как других людей — поскольку он смотрит на них снаружи — он оттесняет всё дальше и дальше к природе. Потому нет ничего удивительного в предположении, что варвары или же люди, чей половой диморфизм несколько отличается от нашего собственного внутреннего ощущения, это всего лишь странный природный феномен. Всё- таки понятие души довольно тесно связано с внутренним состоянием, с сознанием, с проявлением сознания. Любое этническое, культурное, половое или какое-либо иное различие может стать ощутимым препятствием, и тогда человек, осознающий свой внутренний мир, отрицает существование души у тех, кто не слишком на него похож.

Августин Блаженный

Под влиянием античной культуры Августин Блаженный, наоборот, признаёт у животных наличие чувствительной души. Он полагает, что у животных есть потребности, он знает, что животные страдают, борются с болью, борются за сохранение целостности своего организма. Кроме того, на основе наблюдений Августин Блаженный делает вывод, что у животных есть память, воображение и способность видеть сны. Еще Лукреций отмечал, что собаки, например, видят сны. Спящему псу вдруг начинает казаться, будто он преследует добычу: он подаёт голос (если это охотничья порода) и пытается схватить что-то в воздухе, открывая и громко захлопывая пасть, словно сжимая в зубах дичь. Такое поведение собаки — это внешнее проявление сна. Тем не менее, Августин Блаженный утверждает, что у животного всё основано на инстинктах, что различные умения и способности животных объясняются чувствами, воображением и памятью, однако души у них нет, по крайней мере, у них нет той разумной человеческой души, которую характеризуют нравственность и рассудок.

Фома Аквинский

Схоласты, в свою очередь прислушиваясь к отголоскам античности, точнее аристотелевской доктрины, отрицают мыслительные способности у животных. Но в один голос с Фомой Аквинским они признают и даже открыто утверждают тот факт, что у животного есть намерения, отдалённая цель, к которой оно стремится и которую оно воспринимает, причем воспринимает осознанно. Так, ласточка собирает глину, чтобы построить гнездо, а не просто потому, что этот процесс доставляет ей удовольствие. Она приносит глину, потому что это строительный материал для гнезда и потому что она стремится (то есть она ощущает внутреннюю цель), намеревается построить